— Не подходи… — шепчет она, — я буду орать. Клянусь.
Да хрен тебе, Никольская. Я быстро сокращаю между нами расстояние. Подхожу, протягиваю руку, опираюсь на дверь, пока Настя не знает куда девать глаза, и нависаю над ней. Хочется положить ладонь на эту тонкую шейку и сжать. Но я держусь.
— Никольская, — говорю я, вкладывая в голос больше холода, — ты мне нафиг не нужна. Слишком много чести.
— Да ну? — она фыркает. Я замечаю, как у нее подрагивают руки. Только не говорите мне, что она реально испугалась, — поэтому ты до меня домогался?
— Просто решил попробовать. Но вряд ли меня сможет возбудить женщина, чьи волосы пахнут освежителем для туалета.
Она сощуривает глаза, и в них мелькает что-то кровожадное. Я нагло лгу и просто хочу ее задеть, но сейчас эта девчонка, когда-то ранившая меня до глубины души, начинает вызывать давно забытое чувство азарта.
И понимаю, что я идиот, только когда коленка снова врезается мне между ног. Подсечка выбивает пол из-под меня, юркая ручка залезает мне в карман брюк, достает ключ-карту, и пока я думаю, что в моей жизни что-то пошло вообще не так, Настя выпрямляется, громко фыркнув.
— Я тоже изменилась, Бергман. Теперь я могу показать зарвавшимся красавчикам приемы самбо, на которое ходила шесть лет после школы. Еще раз меня тронешь — сломаю тебе руку!
Дверь с щелчком открывается. Настя швыряет в меня карту, и выскальзывает наружу. Я слышу отдаляющийся быстрый цокот каблучков по коридору.
Меня начинает раздирать дикий ржач.
Никольская, мать твою… неожиданно.
Это не последняя наша встреча. Я еще найду тебя, маленькая стерва, и покажу немного другие приемы, которые я изучил за эти пятнадцать лет.
Эпизод 8. Настя
Вот ведь кобель!
Меня все еще потряхивает после встречи с “другом детства”, пока я спускаюсь на лифте обратно в ресторан.
Боже, как гадко. Мерзко и обидно. Я тру лицо руками, снова позыбыв о макияже, который я уже черт знает сколько не накладывала, размазываю подводку и тушь окончательно. Зеркало отражает не вроде бы еще привлекательную женщину в самом расцвете сил, а панду-алкоголичку.
Прелестно.
Кое-как пальцем и тыльной стороной руки стираю это недоразумение вместе с корректором. Настроение проваливается в какую-то бездну, до краев наполненную унынием. Теперь у меня нет макияжа, зато есть синяки от недосыпа под глазами.
Лифт раскрывает двери, и я выхожу обратно в зал ресторана.
Пошел ты к черту, Элиас. Столько лет переживаний за несчастного мальчишку, который превратился в полное дерьмо.
Пропихиваюсь через толпу девчонок, весело щебечущих об отстойном сервисе в каком-то отеле на Ибице, и иду прямиком к Лене.
Она стоит со своим мужем, и что-то, мило улыбаясь, говорит ему. Платье облегает небольшой аккуратный животик. Светлые волосы красиво уложены волнами и блестят. Лена вообще вся сияет — и понятно, отчего. Любая бы женщина сияла, если бы на нее с таким обожанием смотрел мужчина, за которого она выходит замуж. Черт, кем он приходится Элиасу, а?
Чем ближе я подхожу и рассматриваю эту гору мышц, обнимающих хрупкую невесту, тем больше убеждаюсь в мысли, что он и Элиас о-очень похожи внешне. Те же темные волосы, яркие серые глаза, высокий рост…
Лена замечает, как я направляюсь к ней и размыкает объятия, поворачиваясь.
— Настя! — она улыбается мне, — все в порядке? Ты какая-то усталая.
— Прости, Лен, — я тоже улыбаюсь ей, — мне нужно уже домой.
— Так рано?!
— Я живу у черта на куличиках, если ты забыла — хмыкаю я, — пока доберусь с пересадками, уже будет поздно.
— Все только начинается, — произносит ее новоиспеченный муж, — ты действительно слишком рано. В отеле есть свободные номера, где можно остаться на ночь.
— Правда, Насть! — радостно восклицает Лена, — ты чего?!
Я вздыхаю. Лену обижать не хочется, но настроение испорчено. К тому же, теперь я знаю, чей это отель, и тем более…
— Погоди уходить, — коротко произносит ее муж, и кому-то машет рукой, подзывая, — сейчас скажем, чтобы тебе дали ключ. Устанешь — уйдешь отдохнуть.
— Но…
— Правда, Насть, останься! — всплескивает руками Лена, и смотрит мне за спину, — вот, познакомься! Это брат моего Эрика, Элиас…
Остановите землю, я сойду!
Волоски на руках встают дыбом. Я превращаюсь в соляной столб, как та бедная женщина, которая оглянулась невовремя на Содом и Гоморру. Божечки, как я могла забыть? Только сейчас в памяти всплывает воспоминание, как Элиас рассказывал про своего старшего брата, которого я видела от силы пару раз. Все это просто вылетело за пятнадцать лет из головы вместе с именем.