— Яся, зачем Демид так с тобой?
Что? Демид?..
— Ивашкина, молчи, дура! — орёт Даша, но Олю не остановить, когда таким праведным гневом пылает.
— Что «молчи»? — ещё громче кричит Ивашкина, а мне умереть хочется. — Он разместил это видео в универском чате. Разослал всем преподам. Всем послал!
— Да не он это, — вяло спорит Даша. — Нельзя же быть таким козлом…
— Не знаю… но видео с его профиля разместилось. С его телефона! Во всех вузовских соцсетях эта гадость. От имени Демида! Ясенька, ты что? Яся, не вздумай вырубиться!
Только мне так плохо, что я не слышу никаких призывов. Не могу с собой ничего поделать — проваливаюсь в чёрную пустоту, где нет подлости.
Всё-таки Никита был прав. Он был прав, он всё знал! А я не верила.
Демид не простил меня. И он отомстил, опозорив меня, как я когда-то, по его мнению, опозорила его маму. Теперь все видели меня голой, потной… даже преподы видели!
«Я никогда тебя не обижу, Синеглазка», — звучат в сознании пустые обещания. Ложь, кругом ложь.
И как я могла ему поверить? Дура!
50. Ярослава
Сколько провела в полубредовом состоянии? Не знаю. Может быть, несколько минут, а может, часов. С пола себя поднять не разрешила, так и лежала, глядя мутным взглядом в потолок, и никак не могла понять, за что так со мной. Я ведь подумала, что он мне поверил, что простил, что мы всё выяснили… Ведь всё объяснила! Рассказала о дневнике! Неужели этого было недостаточно?
В какие-то моменты мне казалось, что это какой-то фарс. Глупый розыгрыш, устроенный кем-то другим. Не Демидом. Плевать, какие там факты. Неважно! Лавр не мог так со мной поступить…
Но надежда разбивалась вдребезги под тяжёлым чувством стыда, боли. Эти гнетущие ощущения мешали нормально соображать, сбивали с ног, и слёзы текли по щекам без остановки. Слишком много доказательств того, что это именно Демид и от этого так больно…
— Яська, поднимайся, — рядом присаживается Дашка, убирает с моего лица пряди волос, гладит по лбу.
Её прикосновения успокаивают, выводят из транса.
— Я так рада тебя видеть, — улыбаюсь, словно Дарья из долгого путешествия вернулась. — Спасибо тебе… ты прелесть. Ты меня не бросила.
Даша морщится, решительным жестом отбрасывает все мои слова, плечами поводит.
— Не неси чушь. Куда я денусь от тебя? — наклоняется ниже, пальцем по лбу моему стучит, вдалбливает слова, как неразумному ребёнку: — Ты моя подруга. Мы сколько пережить успели за это время! Конечно, я рядом. И Ивашкина тоже никуда не денется. Да, Оля?
— Ага! — голос Ивашкиной доносится из кухни — меня немного отпустило, и я в состоянии ориентироваться в пространстве. — Ясь, иди к столу.
Даша опасливо косится в сторону кухни, где с таким воодушевлением возится Оля, и, понизив голос, зловеще шепчет на ухо:
— Она возомнила себя кулинаром и сварила отвратительный суп, — Даша закатывает глаза, мол, ничего хуже в жизни не пробовала, но тут же смеётся и бьёт себя по губам. — Ну что я за язва, да? Сама от себя устала…
Даша картинно вздыхает, резко на ноги поднимается и, протянув руку, ждёт, когда отвечу тем же. Я вдруг чувствую такой голод, что даже перспектива есть стряпню Ивашкиной не пугает. У меня внутри сосущая пустота, которую необходимо чем-то заполнить. Хотя бы даже паршивым супом.
Не хочется выглядеть слабой, хотя единственное, чего мне хочется по-настоящему — рыдать. Ощущаю себя воздушным шариком, который злой мстительный мальчишка проколол ржавым гвоздём.
Девочки суетятся, улыбаются, но нет-нет, да обменяются пронзительными взглядами. Я делаю вид, что не вижу их перемаргиваний, без того знаю, о чём они без слов общаются. Не хватало снова это обсуждать.
Интересно, я когда-то смогу забыть то, что видела на экране? Смогу жить с этим позором?
— Садитесь, дамы, буду вас кормить! — Ивашкина и так с чудинкой, а сейчас настолько нервничает, что едва не опрокидывает кастрюлю с супом, случайно бьёт себя по лбу половником, сбивает краешек глиняной тарелки и сильно над ним плачет. — Ну почему так, почему?
— Оля, ты-то чего?! Разливай суп, корми нас, — гневается Даша, бросает на меня обеспокоенный взгляд, снова охает и глаза закатывает. Трогает Ивашкину за плечо, та сбрасывает руку, зло нос вытирает
— А мне он понравился. Показался, хорошим парнем, что Ясю любит. А он — дерьмо-о-о…
— Ох уж эта твоя романтичная натура, — Даша усаживает Олю за стол, всовывает в руку пачку салфеток, хлопает по столу. Едва держится, а я уже сама начинаю плакать, и мы вскоре с Ивашкиной рыдаем на пару. Даша тревожится: — Ну что вы, бабы? Ну не надо, я же тоже не железная…