— Полностью согласен по всем пунктам, — остро усмехается Демид и, поставив мотоцикл на сигнализацию, идёт по мощёной дорожке прямиком к кафе, а мне ничего не остаётся, как последовать за ним.
Внутри очень мило, футуристично и ярко. Настолько, что можно схлопотать приступ эпилепсии только посмотрев на расписные кислотные стены и столики всех цветов радуги.
Молча рассаживаемся за красным столиком, я достаю из сумки толстую тетрадь, ручку, маркеры — я полностью готова к обсуждению проекта. Чинно складываю руки перед собой и лихорадочно вспоминаю, сколько у меня в кошельке денег. Наверное, хватит на стакан газировки и пару нагетсов.
Мои родители не самые бедные по маркам Красновки люди, но из-за моего демарша мама обиделась и сообщила, поджав губы, что помогать большими деньгами они, пожалуй, не станут. Да, наверное, вообще никакими не станут, потому придётся как-нибудь крутиться самой. Хорошо, у меня была заначка — деньги, скопленные за несколько лет. Я, будто мышка, тащила в норку всё, что удавалось найти: сдачу с «обедов», подарки на праздники. Получилось неплохая сумма, но её явно недостаточно, чтобы жить припеваючи все пять лет учёбы и плевать в потолок. Потому моя следующая цель — найти поскорее работу на неполный день, чтобы полностью себя обеспечивать.
— Так, давай проект обсуждать, — барабаню пальцами по яркой столешнице, смотрю в ненавистное лицо, но Демид берёт меню и рассматривает яркие фотографии.
— Пожалуй, двойной чикен возьму, картошку ещё, салат овощной, — размышляет вслух, игнорируя все мои попытки повернуть его мысли в нужное мне русло. — Ты тоже выбирай.
— Я сытая, — но папку всё-таки в руки беру, а заглянув на первую же страницу, громко икаю, не справившись с потрясением.
Ужас как дорого! Нет уж, я правда, не хочу отдавать такие деньжищи за булку с котлетой и жирную курицу, утонувшую после смерти в кипящем масле.
Вот на колу мне вполне хватит, потому делаю свой заказ, не обращая внимания на слегка удивлённый взгляд Демида.
— Лавров, давай быстрее покончим с обязательной частью програмы и разбежимся. У меня дел вагон.
Моя новая попытка завести разговор о деле на этот раз оказывается успешной. Демид кивает, лениво забрасывает руку на мягкую спинку алого дивана и кратко обрисовывает суть нашей работы:
— Кураторы из старших студентов нужны первокурсникам для того, чтобы быстро адаптироваться в вузе, получить новые полезные знакомства не через вечеринки, дурь и глупости, — похоже, Демид тоже смирился с участью сотрудничать со мной и теперь старается посвятить меня во все детали. — В кураторы выбирают не всех.
— Есть какие-то критерии? — я смотрю на него, и ручка, которой я веду конспект, боясь что-то упустить, замирает. — То есть это не случайный автоматизированный посев?
Демид усмехается и качает головой, а меня нервирует его нога, то и дело задевающая меня под столом.
— Нет, конечно. Всех подряд кураторами не делают, даже при большом желании. Эту сомнительную честь надо заслужить.
— Какие у тебя заслуги? Неужели прознали, какое ты мстительное чудовище и отдали меня на растерзание? — спрашиваю с напускной лёгкостью, но Демид серьёзнее памятника на городской площади.
— Нет, я учусь отлично, мой отец — один из главных спонсоров, а ещё я надежда и опора футбольной команды и третий сезон подряд приведу её к победе.
В его словах ни грамма кичливости или пустой гордыни. Лишь безоговорочная уверенность в каждом своём слове. Но я удивлённо таращусь на него, потому что он сообщает то, чего я услышать никак не ожидала:
— Твой отец? — спрашиваю поражённо, не справляюсь с эмоциями. — Но он… он же умер? Ты сам так говорил…
Да и все об этом знали! Ведь мама Демида воспитывала его одна, в жуткой бедности, им никто никогда не помогал. Лавров работал с четырнадцати в автосервисе, чтобы хоть чем-то ей помочь. Я это помню лучше собственного имени! А теперь получается, что…
— Воскрес мой папаша, — лицо Демида на миг становится хищным, сквозь маску равнодушия проступает что-то горькое и болезненное, от чего мне вдруг очень плохо делается. Приходится даже наклонить голову, чтобы не видеть жуткой пустоты в глазах Лаврова.
Сейчас Демид меньше всего похож на двадцатилетнего беззаботного парня. Кажется, ему лет на двести больше.
Облизываю пересохшие губы, смотрю на свои записи.
— А Обухов? Он чем выделился в глазах деканата? — откашлявшись, меняю тему на безопасную, и Демид расслабляется.