Но кайф от того, что только он знает эту тайну, никуда не пропал. И он по полной программе доводил ее до срыва: то шептал ей на ухо какую-нибудь ерунду, на грани пошлости, прижимая так, что не вздохнуть, то зарывался носом в волосы, пока она с кем-то общалась по телефону. Однажды нарвался: отскочила, как ошпаренная и наорала:
– Дим, перестань! У меня серьезный разговор, а ты отвлекаешь.
– Я тебя отвлекаю?
– Да. – занервничала, почувствовав, что разговор уходит не туда, куда нужно.
– А как я тебя отвлекаю? Расскажи. Я же ничего такого не сделал, просто тебя обнял. Соскучился, пока ты болтала. – Преувеличенно наивно пожал плечами.
– Да пошел ты! – развернулась и сбежала. Серега, который все это видел, стоя чуть поодаль, только ухмыльнулся, покачав головой: "как дети, ей-Богу".
Чего добивался этими играми? Полного изнеможения, дурных снов, когда просыпался еще более взвинченным, чем уснул? Или надеялся, что сама сделает первый шаг? Сам не понимал. Но остановиться не мог, слишком это затягивало. Не помнил, чтобы когда-то ухаживание за девушкой приносило столько радости, хотя никогда так надолго процесс не затягивал.
Понял, что игры закончились, когда впервые заметил, что на ней чулки. Да, вот так, смешно и по-детски завелся от какой-то мелочи. Или это была последняя капля?
Он попросил ее сходить вместе на встречу с приезжим партнером. Сказал, что дядька важный и нужно соответствовать. А она нужна для поддержки, да и совет, если что, даст: так, как она, распознавать враньё, никто не умел.
– Там как, все по – серьезному будет? Смокинг, галстук, все дела? Или нет, к смокингу же бабочка, да?
– Смокингов не будет, но лучше что-то вечернее надень. В ресторан поедем, туда только так ходят.
– Понятно. Ладно, нужны понты – будут вам понты. Когда и во сколько?
– В пятницу, в восемь.
– Хорошо. Тогда я сама доберусь, сразу от парикмахера, чтобы тебе круги не нарезать.
– Да я заеду за тобой.
– Как хочешь.
Забирая ее из салона, как следует не разглядел – темно уже было, в свете фонарей ничего не понятно.
А вот у гардероба, помогая снять пальто, изумленно присвистнул. Оказывается, Анька-то может быть шикарной женщиной, когда захочет: впервые видел ее волосы в такой высокой прическе, открывающей шею; что там сделали с ее лицом, было непонятно, но это явно ей шло. Платье… так-то оно было вполне приличным: никаких разрезов, декольте – обычный вырез, почти под горло. Вот только сидело, как перчатка. И глубокого синего цвета. Сразу взгляд притягивало. И не отпускало. Зачем ей к этому платью шпильки – вообще непонятно. Могла бы и босиком придти. Никто бы не заметил. Дмитрию уж точно было бы наплевать.
– Охренеть, Аня, какая ты у меня красивая! – впервые произнес хозяйское "у меня", но вышло очень органично. Похоже, не заметила, или сделала вид, что так и надо.
– Димуль, в наше время из мартышки можно сделать красавицу. Было бы время, желание и деньги. Или в обратном порядке. – вот как всегда, на комплименты не среагировала.
Слегка отошел от изумления, повел к лестнице. И вот там его и накрыло: пропустил ее вперед и отстал, чтобы полюбоваться. И заметил, как в разрезе платья мелькнула черная полоска. И все, замкнуло. Понял, что больше так нельзя.
Деловой разговор, в принципе, не состоялся. Партнер, так же, как и Дмитрий, ошалел от присутствия Анны (феромонами она, что ли, надушилась?) и пошел красоваться павлином. Попытки о чем-то говорить, конечно, были. Но очень вялые. Оказалось, что престарелому бабнику намного интереснее обсуждать с Анькой какую-то психологическую хрень в искусстве, или в философии. Дима вяло поддерживал беседу, а сам думал только о том, как утащить ее отсюда побыстрее.
Хотел пригласить на танец, чтобы хоть на время показать, кто тут главный, в конце концов, но старый хмырь оказался шустрее. Словно чувствовал. Пришлось вежливо улыбнуться и тупо пялиться, как он ее обнимает. Конечно же, очень прилично. Но ведь обнимает же!