Ну, вот что тут сказать, чтобы поверила? Что никогда не надоест, что только один страх - потерять ее, и шок от услышанного - не от грязи и стыда, а от той боли, что в ее глазах плещется? Что готов сам разрыдаться, а лучше - зарыть того ублюдка, что испортил девчонке всю жизнь. Что вместо отвращения, которое она пыталась вызвать, только уважение выросло: ведь не сломалась, не пошла по притонам, не стала дешевой шлюшкой, и от людей не прячется, и с мужиками нормально общается, что бы ни говорила. Такая маленькая, и такая большая девочка, сильная перед миром, и беззащитная сама перед собой.
- Анют, давай сейчас договоримся: первое - мне совсем не важно, что, где и с кем ты делала до меня. Любопытно было - да, хотя спросил не поэтому, но в целом фиолетово. Второе: важно - что ты делаешь сейчас. А я хочу, чтобы сейчас , и завтра, и потом - всё, что тебе захочется сделать, ты вытворяла со мной. Я только рад буду любой твоей фантазии. И третье, самое главное: можешь забыть, можешь каждый день вспоминать свое прошлое, мое отношение к тебе не изменится. Жалеть не буду, как ты просишь, но обвинять тоже ни в чем не собираюсь. Ань, просто выдохни и отпусти. И иди ко мне.
И вот что теперь делать с ней, с такой глупенькой?
Глава 14.
С этой бесконечной сворой... нет, конечно же, не сворой, а толпой друзей мужского пола необходимо было что-то делать.
Подозрительно легко она стала не просто своей в их небольшой мужской компании, а превратилась в её неотъемлемую часть: если вдруг Дмитрий появлялся один, без спутницы, его засыпали вопросами: "Где Анька? А она будет сегодня? А когда придет?", иногда обидно становилось, что ему самому уже не рады.
Что заставило друзей принять ее в свой сплоченный коллектив, который на женщин смотрел свысока и с легким презрением? Может быть, полное отсутствие попыток обаять-охмурить? Нет, она их всех, конечно, обаяла, но другими способами: ей было откровенно наплевать, кто и сколько зарабатывает, на каких машинах ездит и сколько имеет в собственности квартир. Не спрашивала и не слушала. Не строила глазки, не выпячивала губки трубочкой, вообще не делала ничего, чтобы понравиться. Но нравилась всем дико: неуемным хохотом, язвительными шутками, неожиданными познаниями в вопросах, о которых женщина и слышать не должна. Однажды до крика доспорилась с Алексеем по поводу отопительных систем, доказывая, что он не прав, а потом, выслушав его самую громкую и длинную тираду , подняла вверх руки и сообщила:
- Да ради Бога, Леш, ты прав, а я лохушка. Честно говоря, ничего в этом не смыслю, но поорать на тебя было интересно. Ты же говорил, что никому не позволишь повысить на себя голос. А вот. Позволил же?
Леха хлопал глазами, молча открывал рот, а потом расхохотался.
- Наглая ты, Анька, хотя и умная. Ты откуда взялась такая?
Пауза. А потом:
- Тебе подробно рассказать, как детей делают, или ты сам в курсе? Мои родители ничего нового не придумали. - И с чопорным видом, всячески демонстрируя, как она "оскорблена", отвернулась.
Наверное, главное, чем брала - детской непосредственностью. Сообщала, не стесняясь, все, что имела на данный момент сказать. Редко ошибаясь в характеристиках и оценках. Шутила язвительно и на грани фола, но никогда не опускаясь до пошлостей. С каждым днем все больше становясь "своей в доску".
Но при этом все мужчины в радиусе ста метров остро ощущали ее женственность: что в ней было такого, заставляющего мужиков разворачиваться вслед, замирать , глядя на ее улыбку, почему крышу сносило от пары легких прикосновений? Да, она иногда брала кого-нибудь под руку, или прикасалась, забывшись в увлекательном разговоре, к плечу; тянулась для поцелуя в щеку при встрече... Но никогда и никому не позволялось даже слегка дотронуться, если это не была ее инициатива. Нет, она не скандалила, не демонстрировала неприязнь: просто легко поводила плечом, или выпрямляла спину, или наклоняла иначе голову - и наглая рука просто пролетала мимо. Наверное, это и спасало Дмитрия много раз от попыток врезать смельчаку со всей дури, а кулаки чесались почти постоянно.
Что с ним происходило, он, в принципе, понимал, но ничего поделать с собой не мог: бесился, что улыбается не только ему, что хохочет не только над его шутками, что наклоняет свое ушко, пытаясь расслышать слова в грохоте дискотеки, не только к его губам. Всем доставалось ровное количество ее внимания, и невнимания - тоже. Тоскливыми казались вечера, когда она сматывалась на какие-нибудь встречи с подругами, или с головой уходила в работу. И "мужские" разговоры, которые невозможно вести в присутствии женщин, уже не радовали. И уже не так вдохновляла возможность бесстыдно клеить телочек, чего парни никогда не делали в ее присутствии. Скучно становилось. Начинались бесконечные звонки с идеями прислать в помощь бухгалтера, аналитика, айтишника, Супермена, в конце концов, чтобы быстрее закончить дела. На что всегда получали "идите в баню. Это коммерческие данные, и никому постороннему их видеть нельзя". И все. А потом просто не брала трубку. Обязательно возникала идея, что ее работа носит какое-нибудь мужское имя, и вообще девчонке пора замуж, а не с ними, балбесами, время терять... После этого еще больше хотелось заехать кому-нибудь в глаз.