Здравствуй, день!
Рассыпалась ночь
На тысячи утр,
Уже за горой
Засиял перламутр,
Проснулся петух,
Свистит соловей
И падают шишки
С еловых ветвей.
Запрыгнул в окно
Испачканный кот,
Свой рокот догнав,
Пролетел самолёт,
Играет росой
Вишнёвый наш сад,
А я всё ебу тебя
В розовый зад.
И снова о ней
Немного ест, без меры пьёт,
Одета кое-как,
У всех покорно в рот берёт,
Присев на каблуках,
Своих трусливых сыновей
Загнала в дальний край,
Бунтует смесь её кровей
Как гордый самурай.
И вроде вовсе не глупа
И вроде всё при ней,
Легко могла бы — пуркуа па? —
Дожить до лучших дней.
И видит Бог — её стезя
От гладкой далека:
Ей без бича никак нельзя,
Нельзя без кулака.
Ебут её со всех сторон,
Сжимая сиськи в такт,
То Буш, то Шрёдер, то Шарон,
То злобный дед Теракт.
Хоть не на выселках живёт,
Но всяк прохожий рад
За дряблый ущипнуть живот
И дать пинка под зад.
И гордо корчится она,
Сменяя стон на визг —
Моя великая страна,
Заёбанная вдрызг…
Как появляются хиты
Продюсер жирный сверху лёг,
Потёр ей пальцем между ног,
Залупу плавно в лоно ввёл —
Так родилось «айм нот э гёл».
Но хуй до плевы не достал,
Он быстро кончил, вялым стал,
Шутил,но не был остроумен —
Так родилось «нот йет э вумен».
Кузьмич и баба
(русская народная е-басня)
Бывает в жизни так:
Едва задумал что-то,
За дело взялся, локти оголив,
Да поздно! не по силам уж работа —
Сгорел фитиль, отлил давно прилив…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кузьмич был дед не слабого десятка:
Кило портвейна к завтраку — шутя,
Всегда свежа картофельная грядка,
А если где в провòдке неполадка —
Тотчас бежит с отвёрточкой, кряхтя.
И вроде не иссяк потенциально —
Он в молодые годы без труда
Супругу пёр орально и анально,
А не хотела — он тогда специально
К колодцу шёл и пар спускал туда.
И вот на днях, представьте, был он в бане
От нехуй делать — глядь в стенную щель,
А там сидит, в чём родила маманя
Звезда деревни продавщица Маня
И пальцем бродит средь срамных кущей.
От этой замечательной картины
В один момент восстал бывалый друг,
Зашевелились пышные седины,
Когда она арбузные грудины
Предала ласкам крепких пухлых рук.
Тут хрыч-Кузьмич, от похоти сгорая,
На болт торчащий шорты натянул
И дёру! мимо старого сарая,
На огород, где бёдрами играя,
Жена вела с репейником войну.
Задрав рывком подол цветастой юбки,
Он лихо всунул в потное дупло
Вишнёвый кончик старческой залупки
И обнажив прокуренные зубки,
Воткнул в редиску жёнино ебло.
Припомнив быстро пластику сношенья
Хуишком столь искусно шелестел
Что тот и после акта завершенья,
Произведя придатков орошенье
Стоял торчком и падать не хотел.
Жена мгновенно высунула харю,
Выплёвывая корни бурьяна
«Упрись, падлюка! Видишь, как хуярю?!
А будешь блеять — я по роже вдарю,
Потерпишь, чай не целка ни хрена!»
Покорность баб — загадка без ответа
И снова всё вернулось в статус-кво:
У ней — ебло без воздуха и света,
Хуй Кузьмича летает, как ракета —
Вошёл во вкус, мерзавец, мать его…
Второй заход, как правило, длиннее,
К тому же притупляется чутьё,
Писюнит, от натуги зеленея,
Свою жену Кузьмич ещё сильнее,
А шар земной толкает в нос её.
Когда ж волна оргазма налетела
Раздался леденящий душу рёв
И вороньё испуганно взлетело
И куры заплясали оголтело
И лай поднялся с дальних хуторов.
Кузьмич обмяк и рухнул бездыханный —
Не сдюжило сердечко старика…
Пришёл пиздец и ебле послебанной
И бабе, так внезапно возжеланной:
Дышать нам почвой не дано пока.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .