– Вы хотите сказать?.. – вскочил я, уронив стул, и разом трезвея.
– Да, – кивнул Виктор и поднял стакан с логотипом ЦТП. – Давай за это и выпьем.
– Нет! Как же… Не может быть, – волчком закрутился по комнате я, затем навис над Виктором. – Почему не предупредили?
Тот спокойно опрокинул стакан, занюхал лепёшкой и веско добавил:
– Тут, понимаешь, всё очень кстати сложилось. Не мог же я просто так отпустить тебя на Землю.
– Скотина! – шарахнул по столу я, хлопнул дверью и сам не понял, как оказался рядом с челноком. Забравшись внутрь, отправил машину в обратный путь. А по дороге, пока механика не погрузила в сон, ещё долго проклинал Кроведа, кричал на неверную жену, кусал губы. Отбив кулаки, в последний момент, спохватился, отправил сообщение Еве. Последнее, что помню, ее сухое: «Ждём».
По прибытии забыл переодеться, принять душ, почистить зубы. Двинулся сразу, как есть. Очнулся только перед дверью, шагнул в прохладный коридор выездной ярмарки, где сразу столкнулся с Евой, вопреки обыкновению, одетой в строгий костюм серого цвета и розовую блузку, застёгнутую на все пуговицы, только причёска начальницы не изменилась. Всё та же покосившаяся башня. Проследив мой взгляд, она усмехнулась:
– Сегодня сдавали концерт начальству. Как добрались, Никита?
Я осторожно сжал протянутую руку, она оказалась тёплой и мягкой, потом кивнул, взмахнул руками, крутнулся, спохватился:
– Простите, нахватался языка.
– Вижу, – кивнула Ева. – Улыбка у тебя жутковатая. Похудел, загорел, подтянулся, глаза другие. Ну, это ничего. Банкет закончился, а коньячок остался. Можем поговорить, или хочешь отоспаться для начала?
– Да отоспался уже, – вдруг стушевался я, помолчал, подбирая слова. – Как комиссия, приняла концерт?
– Конечно, куда им деваться, Ева у нас молодец, – послышался мужской голос. От стены отделились руки в белых перчатках, принялись меня ощупывать и, в конце концов, выудили из-под широкого рукава одеяния хранителя надувного крокодила.
– Презент, – широко улыбнувшись, прокомментировал Чмакин.
– Почему до сих пор здесь? – зазвенел сталью голос Евы.
– Простите, задержался, это ж мой первый концерт. За столько лет, понимаете, до сих пор как не свой хожу.
– А ну быстро домой, иначе вычеркну из программы.
– Удаляюсь, мэм, – Чмакин испарился.
– Вот ведь, не может без фокусов, – пожала плечами Ева, потом взяла меня под руку и увела в кабинет, где за рюмкой чая и разговорами мы засиделись почти до утра. В итоге с докладом Тиму я опоздал. Одно хорошо, шеф слушал меня вполуха и с новым заданием не спешил. Дал отпуск. По возвращении назначил в помощь Еве.
Вскоре стараниями начальницы я начал разбираться в искусстве. Втянулся в нескончаемый балаган. Даже с грозной предводительницей балетной труппы установил дипотношения, а с танцовщиками, клоунами, акробатами и даже с медведицей Машей сумел подружиться. Каждое утро слышал от Миры задорное:
– Приветствую, шеф! – здороваясь, она не переставала пилить ноготки.
Сразу после возвращения из отпуска дела валились охапками и без перерыва. Всё завертелось как-то, закрутилось, унося прежние тревоги и невзгоды. Но иногда я просыпался среди ночи с острым чувством тоски, вскакивал, одевался, выходил из дома вон и до утра бесцельно слонялся по улицам, вглядываясь в тёмное небо. Однажды заявился к Тиму и потребовал вернуть меня на 224-бис.
– Ты, правда, этого хочешь? – тихо спросил начальник.
Я попросил времени на раздумья. Долго размышлял и прикидывал, мылился и мялся. После очередного застолья, не помню уже по какому поводу, поделился сомнениями с Евой. Она вскипела, то и дело вспыхивая багрянцем, отчитала меня, как мальчишку, затем неожиданно кинулась на грудь, разрыдалась и хлопнула дверью. Пытаясь стереть гримасу изумления с лица, я просидел в её кабинете весь остаток ночи. Наливал себе рюмку за рюмкой, чокался с коньячной бутылкой, с ней же пытался объясниться. К утру незнамо как очутился на сцене, где и уснул, как младенец.
Разбудил меня робот-уборщик, пытавшийся смести в совок слишком крупный и тяжелый мусор. Я отполз за кулисы и там размахался, невербально костеря тупой агрегат на чём свет стоит. На повороте потерял равновесие, распластавшись по мягкому покрытию закулисья, отчего в голове прояснилось. Робот махнул рукой на ожившее недоразумение и продолжил елозить пол. Я с трудом поднялся на ватные ноги, обнаружил в потёмках дверь, вывалился в коридор, вжался в стенку и точно вор, вздрагивая от каждого звука, добрался, наконец, до лифта, там и попал в объятия Чмакина. В самом деле, где ещё жить признанному, наконец, иллюзионисту. Оказавшись в холле, я демонстративно выбросил в урну очередного крокодила – да сколько их у него! – и казался под простынёй у секретарши, таким образом, укрывшей шефа от глаз вернувшейся на работу Евы. Она распустила длинные волосы и до подбородка замоталась в чёрную простыню. Завидев начальницу, Мира мгновенно заткнула меня за стойку, зажала пилку в дрожащих руках и пролепетала: