— Если и она сейчас кинется, нам конец! — воскликнул он. Нехти и Ренефсенеб не видели, что происходит внизу, и не поняли, о чем он, думая, что он говорит об атаковавшем их Проклятом.
— Тогда атакуем сами! Ренеф, рогатину в шею! Богомол, бъем одновременно в голову!
На их счастье, тварь внизу нашла себе легкую жертву. Иштеку за урезом погреба не было видно, что там творится, но по звукам он понял, что солдату в погребе наступил конец.
— Шой! — крикнул десятник, и они одновременно ступили вперед. Рогатина уперлась чуть ниже, чем надо, но вполне удачно. И тут тварь ударила сбоку здоровой лапой, и строй снова рассыпался — Ренефсенеб, не оправившийся еще после первой атаки, упал. Тварь попыталась кинуться на него, но Богомол влепил ей палицей в морду. Голова страшилища дернулась, нижняя челюсть хрустнула и, рассыпая зубы, повисла под неестественным углом. Язык, с которого капала какая-то бурая жижа, вывесился изо рта, будто умертвие дразнилось. Тварь вновь отпрянула, и удар десятника лишь вскользь пришелся по черепу. Будь это человек, он был бы оглушен, но Измененному все было нипочем и он снова отпрыгнул, глядя бельмастым взглядом прямо на них.
Победный рев сзади них провозгласил об окончательной гибели атаковавшей тройку Хори твари. Почти сразу же их собственный противник снова кинулся вперед. Ренеф так и лежал, и его надо было прикрывать. Места для маневра было маловато, но Проклятый изменил тактику. Он кинулся не на них, а на стену, и уже сверху прыгнул, но — на негра. Тот почти добил своего Измененного — у него была уже отрублена нижняя лапа и перебита оставшаяся после начала боя единственная действующая рука. Нехти и Богомол завопили. Тур был так же быстр, как и нежить — вместо решающего удара он, рухнув, распластался на полу и откатился к ним. Тварь промахнулась и приземлилась на свою товарку, но тут же вскочила и встала за полуразрубленным чудищем, словно прикрываясь им. Не сговариваясь, негр, Богомол и Нехти шагнули вперед. Две булавы добили калеку окончательно, а копье негра контролировало движения второй нежити.
Крик Баи и его прыжки привлекли пировавшего внизу Измененного. Таким же могуче-неуклюжим прыжком как и предыдущие, он метнулся в сторону рябого крикуна. А строя там уже не было. Анхи лежал, Баи хромал, Себекнехт и Хори стояли на расстоянии трех локтей друг от друга. Надеясь, что Хори и его люди все же справятся, Нехти с удвоенной силой кинулся на противостоящую им тварь.
Анхи застонал и пошевелился, и Хори облегченно вздохнул — тот просто был оглушен. Себекнехт помотал головой, как лошадь, отгоняющая слепня, и капли пота сорвались с его лба. Он как-то устало направился к Анхи — помочь ему встать. Баи еще не перестал вопить, торжествуя победу, а напротив Иштек и Нехти ловко добили Измененного, ранее бившегося с Туром. Теперь они оставались втроем против одной гадины — Ренефсенеб тоже был сбит, и Хори гадал, жив ли тот. Но тут ему стало не до наблюдений — шестая тварь, привлеченная воплями Баи, подняла голову и посмотрела своими гибельными бельмами прямо на них. Юноша понял, что сейчас случится, и закричал:
— В строй! Живо!
Но он опоздал. Мелькнула в воздухе, будто пущеная из онагра, туша, и Себекнехт, хоть и прикрылся щитом, не устоял на ногах. Отлетев, он ударился об лестницу. Что-то хрустнуло — то ли лестница, то ли какая-то кость у солдата. Нечисть бездны, приземлившись после этого рядом с Анхи, дернула мордой, и кровавые брызги полетели веером. Хори еще надеялся, что это кровь сожранного внизу солдата, но понял, что ошибся — правая рука Анхи была практически оторвана, а кусок мяса из бицепса несчастного проглочен мерзким созданием. Баи, ухватив копье, встал рядом с командиром, пригнувшись, как в портовой драке и ожидая броска Потерянной души…
— Ты глянь, а это баба была! Обидно будет, если мы ее не разложим, а? — прохрипел щербатый нарушитель спокойствия. Действительно, нежить была облачена в разрванное по швам налившимся мертвой силой телом простенькое платье крестьянки-нехсиу. Когда-то узкое и длинное, оно гармошкой задралось вверх, бесстыдно оголив странно вывернутый и набрякший, как у течной суки, детородный орган мертвой-немертвой хозяйки. Нелепо смотрелись на страшной твари аккуратные грудки с задорными сосками, еще не испятнанные трупной синевой, и не менее нелепо выглядело воздетое удлиннившейся и раздавшейся у основания шеей вверх простенькое ожерелье, на которое не позарились даже дикие негры, все из птичьих косточек и деревяшек. Оберег, который ее не спас. Была когда-то селянка, а стала ужасом живых.