— Почему внизу? Разве ты не можешь стать начальником отряда тут, в Куше?
— А ты разве не знаешь? Командиров отрядов, особенно не имеющих крепкой руки поддержки, стараются отправить подальше от дома… А я так смотрю, тебя уже отпустило вроде?
— Ну… Как-то да. Только теперь я знаю, что мне нужно обязательно спросить у госпожи.
— Боюсь, не сейчас, отец мой, — сказал Нехти, вновь переходя на официальный тон, — Нам, всем, кто был в башне, надо пройти обряд очищения, как и башне, иначе и совет провести нельзя. Пойдем очищаться!
И Нехти, протянув руку, помог командиру встать, а затем подал ему булаву.
Глава 39
Хори вышел вслед за десятником и сощурился от яркого солнца. Перед башней вновь стоял походный алтарь, а возле него — Саи-Херу. Все, кто был ночью и утром в башне, тоже вновь оказались возле нее. Даже раненые, лежавшие на циновках в тени башни. Правда, Баи все порывался встать или хотя бы сесть, так что жрец даже вынужден был подойти к нему, что-то строго сказать и даже надавить на плечи, заставляя лечь снова. Чуть дальше лежали и мертвые, накрытые старыми рогожами, и мухи уже кружились над ними. Все свободные от службы (таковых было немного, не больше восьми-десяти человек), волнуясь, переминались с ноги на ногу на площади перед башней. В ее глинобитной стене, на солнечной стороне, прямо напротив ворот, темнел свежий пролом, достаточный по высоте чтобы в него пролез человек, но намного шире. Возле него стояли три осла, от которых спускались в башню прочные длинные веревки и их погонщики. Иштек, командовавший всем этим безобразием уверенно, величаво, но споро, раздал им последние указания, просунул голову в пролом и крикнул кому-то внизу: «Готовы?» Из башни донеслось невнятное «бу-бу-бу», но Богомол, очевидно, разобрал все, что нужно. «Отошли с пути» крикнул он в башню, повернулся к погонщикам и махнул рукой:
— Пошли! Тури, отгони своих ослов-помощников с пути полезных ослов, которые тянут туши! Или они хотят обратиться, забрызганные соками Измененных? Бегом!
Ослы, понукаемые своими погонщиками, пошли — помощники повара быстро, запряженные — медленно и с достоинством. Веревки натянулись и затрещали. Хори испугался, что все изгваздается слизью Проклятых, а на перегибе пола первого яруса от них и вовсе могут оторваться куски плоти, но Иштек все продумал. Заметив тревогу на лице командира, он успокаивающе доложил:
— Ежики обернули их в рогожу. Веревки перекинуты через балки второго этажа, подняв до уровня пола первого, мы их осторожно опустим на пол первого, снимем веревки с балок и потащим к яме.
Хори успокоился. Если Иштек что-то делает, то делает это хорошо. Тем временем, судя по всему, первая туша поднялась на должную высоту. Богомол, вновь влезший по пояс в пролом, выскочил и громко и протяжно рявкнул:
— Стоооооой!
Погонщики остановили ослов. Туго натянутые веревки продолжали потрескивать — очевидно, туша раскачивалась, повиснув под балками. Иштек забрался в башню. Внутри раздавались какие-то голоса и звуки. Веревки дернулись несколько раз. Долговязый солдат вновь вылез и рявкнул погонщикам:
— Медленно на пять-шесть шагов назад!
Погонщики осторожно и слаженно развернули ослов и медленно повели их назад к башне. Шести шагов оказалось мало, но погонщики и сами сообразили, и не стали останавливать своих подопечных. Веревки наконец ослабли, и вот тут как раз погонщики, очевидно, заранее наученные Богомолом, остановились сами и остановили своих питомцев. Дождавшись вновь вынырнувшего из пролома Иштека и его отмашки, они отвязали веревки и те, свободные, вдруг дернулись и поползли, втягиваясь в башню. Через короткое время Иштек вновь вынес свободные концы, и погонщики опять их привязали к сбруе ослов. Не дожидаясь команды, они погнали, стараясь идти вровень, своих животных к воротам. Выбрав слабину, веревки натянулись, и вот — из пролома показался рогожный куль с первым Потерявшим душу. Ничего зловещего в нем не было, но зрители зашевелились, подталкиваемые сладко-испуганным любопытством и тревогой. Ночное происшествие будоражило кровь, и тем больше, чем меньше о нем знали неучаствовавшие. Куль прошуршал мимо них и исчез за воротами, провожаемые их взглядами и бормотанием. Ни дать ни взять гуси, увидевшие тень пролетевшего уже коршуна.