Старик поковылял к саманным мазанкам — то ли искать нубиек, то ли всё же сначала отдохнуть.
— Зря он столько пил воды, — глядя ему вслед, молвил Хори, думая совсем о другом. Жестом ладони он показал Тутмосу на жреца и затем взмахом руки отправил солдата помогать старику, но больше всего его беспокоили две вещи — четыре его солдата вне стен крепости, хотя отпущенное на поиски время уже вышло, и то, что все работы встали. Это было неправильно. Он повернулся к десятнику.
— Как ты считаешь, можем ли мы, при условии, что оружие у всех будет под рукой, продолжить работы?
— Я думаю, продолжить их можно завтра. Солдатам надо разместиться, нужно распределить смены постов и назначить надёжных караульных, нужно разложить всё из хурджинов на склад. Я думаю, надо только решить что-то с воротами, назначить смены караульных и уже накормить людей и дать им отдохнуть. Да и ты, господин — лёг бы пока поспать. Я думаю, каждому из нас полночи не спать, — ответил ему маджай.
— Я хочу сначала дождаться возвращения всех в лагерь, посмотреть на следы и понять, что да как, — пробурчал Хори недовольно, ибо мысль о сне внезапно показалась ему пленительной, он понял, что устал за этот бесконечный день.
Как раз в этот момент в лагерь вернулись сразу двое — один из тех, кто был с жрецом, погребая детей-Измененных, и один из поводырей собак. Поводырь доложил о том, что ничего и никого не нашёл.
— В какую сторону ты ходил? — спросил его Нехти.
— На закат, отец мой!
Нехти и юноша переглянулись — кажется, в той стороне нет ни проклятых, ни диких негров… Ну, хоть что-то.
Настала очередь «проводника на поля Иалу»[79].
— Почему ты остался один?
— Его милость чародей и жрец забрал Пепи, тот помогал ему таскать сумку со снадобьями. Всё равно не было в достатке дров надёжно сжечь… это. Ну, то, что приказано сжечь было… Мы вырыли яму в песке и я остался её засыпать.
— Их же сегодня шакалы растащат! — воскликнул Хори.
— О нет, господин мой, вот этого ты можешь не бояться! Шакалы к ним и близко не подойдут! — усмехнулся десятник и приказал солдату:
— Иди к своим товарищам, займись размещением запасов в помещениях у стен и не забудьте натаскать воды в кувшины!
Солдат кивнул и отправился, куда ему было велено. В это время со стены донеслись крики караулящих там солдат. Хори ещё не успел напрячься, как понял, что крики эти радостные.
Они были неподалёку от ворот, опасности явно не было — Хори припустил к воротам, но тут его придержал Нехти.
— Погоди, отец мой! Негоже тебе бросаться поглядеть, что там — ты наш господин и начальник крепости. Мы и так сегодня выскочили с тобой вдвоём на задержание нубиек. Всегда должен кто-то из командиров оставаться тут и уж ни в коем случае не выбегать наружу обоим.
— Ну, вот и оставайся, — невозмутимо сказал юноша, — а я погляжу, что там.
Не выдержав, он всё же засмеялся, и быстро вышел в воротный проём.
К крепости приближались Богомол и последний из собачьих поводырей. И они оба были тяжко нагружены. Иштек тащил на каждом плече по здоровенному окороку, поводырь тоже сгибался под тяжестью ноши, а над его плечом возвышалась голова красавца-орикса. Казалось, она царапала небо — такие длинные были рога. Вопрос прекрасного ужина был решён — сегодня все наедятся до отвала мяса, достойного семеров[80], а то и Владыки, чему и радовались солдаты. Подошедший к Хори сзади новоназначенный пекарь — Тури — с сожалением сказал:
— Жаль, что у нас нет готовой закваски сейчас же испечь хлеб, я её только что поставил, и раньше, чем послезавтра, свежего хлеба не видать… Ну, ничего, я, с твоего позволения, всё равно растоплю кормилицу. Не можем испечь хлеб — испечём мясо.
Кажется, вопрос с поваром тоже решился сам собой — Иштек добыл мясо, значит, Тури его готовить. Иштек был уже совсем рядом. Он был бодр и свеж, словно и не тащил два задних окорока антилопы, которая при жизни весила как три таких Иштека, и улыбался широкой и радостной улыбкой, такой редкой и оттого удивительной на его лице. Собачий пастух и его собака устали заметно сильнее, хотя груз в мешке из снятой шкуры с сохранённой головой вряд ли был тяжелее, чем у Богомола, а нести его было проще. Что ж до пса — тот, судя по всему, просто обожрался, поскольку не обращал ни малейшего внимания ни на мясо, ни на людей и тяжело брёл за своим хозяином, вывалив язык до земли. Его брюхо отвисло, а глаза смотрели внутрь, и было видно, что собака хочет только завалиться куда-нибудь в тень. Хотя нет, наглое животное, не обращая внимания ни на хозяина, ни на остальных людей, бодро, хотя и тяжеловесно, потащило своё пузо в сторону поилки и с трудом перевалив через её край, стало жадно и с шумным чавканьем и всхлипами лакать воду.