— Минмесу! Охраняй жреца, смотри за маджаями. Иштек справа, Нехти слева, я в середине. Первым выходит десятник, вторым иду я, Богомол замыкает. На счет три… Раз, два, три!
Откинув тяжелый войлочный полог, они вырвались на улицу. Вопль стих, сменившись какими-то невнятными криками, шлепками и бормотанием. На улице стало ясно, что он доносился из пристройки у дальней стены, той, где разместили маджаек. Она была как бы на отшибе и в темноте, но сейчас, привлеченные шумом, к ней уже прибежали многие солдаты, и у некоторых из них хватило ума захватить факелы, так что пристройка и вход в нее уже были освещены. Никакой прямой угрозы не было видно, и тройка устремилась к месту происшествия. Там уже собралась целая толпа — солдаты, погонщики, человек пятнадцать, не меньше, совершенно закрывая проход. Пройти к мазанке, равно как и увидеть, что там происходит, решительно не было никакой возможности…
… если бы это все происходило в каком-нибудь городишке, а в армии все идет совсем по-другому.
— Эт-то ещё что за гульбище? Всех увидел, опознал и накажу поделом и достойно. Слева от двери, в две шеренги, те, кто с факелами в первую, остальные во вторую — становись! Два шага назад — марш! Смирно! — десятник скомандовал не раздумывая, так, как другой бы почесал место укуса комара. В толпе началось шевеление, превратившее ее в подобие строя, но все же только подобие. Однако вход в пристройку стал виден. Занавеска была сорвана и валялась на земле. Из прохода, гневно крича и жестикулируя, появились две маджайки, внутри плакали дети, и бормотала, успокаивая их, оставшаяся, очевидно, с ними последняя горянка. Нехти, напряженно вслушивающийся в крики женщин, мрачнел лицом, а Иштек вдруг пакостно заулыбался.
— Что случилось? — тихо спросил Хори, но Нехти уже что-то быстро и повелительно, хотя и негромко, говорил маджайкам. Те, видимо, успокаивались, но продолжали еще, видно, не в силах сразу остановиться, ворчать. Наконец, одна из них, поклонившись Нехти, вернулась в дом. Вторая, все еще что-то бормоча, наклонилась, подняла циновку-занавесь и принялась ее пристраивать в проеме. Повернувшись к командиру, десятник сказал:
— Кому-то из солдат сильно захотелось женского общества. Двоим, если быть точным.
— Опять ежики… , - хихикнул сзади Богомол.
— Что? — не понял Хори.
— Опять, как с ежом — ложная тревога, — пояснил Иштек и смачно сплюнул.
Хори хотел бы сделать то же самое, но вот беда — положение не позволяло. Его просто трясло от ярости. Нехти, глянувший было на него мимоходом, поворачиваясь к солдатам, тут же развернулся снова к нему и успокоительно зашептал:
— Да ничего страшного не произошло… Наказание должно быть суровым, но не свирепым…
— Кто? — тихим, почти ласковым голосом спросил Хори, но его услышали все. Гул и галдеж прекратились, словно по волшебству.
— Кто тут эти ежики? — так же спокойно и монотонно повторил юноша. Впрочем, наверное, можно было и не спрашивать — двое расцарапанных и растрепанных солдат безуспешно пытались затеряться в задних рядах. Точнее, один был погонщик ослов, а не солдат. Второй — вожатый собак. Хори, убедившись, что это не его желторотики и не солдаты Нехти, несколько успокоился.
— Наказание будет объявлено и исполнено завтра, ибо не пристало судить и наказывать не под лицом Ра-Атума, дарующего жизнь всему сущему. Сейчас все поворачиваются и идут к себе от места этого, и помоги все боги тому, кто просто посмотрит в эту сторону. Прочь!
Солдаты, переговариваясь тихонько, быстро исчезли, как вода из неплотно сжатой пригоршни.
— У них будет беспокойная ночь, у этих двух, — промолвил Нехти, — они все головы себе сломают, думая, как ты их накажешь. Ожидание наказания хуже самого наказания. Как бы ты их не покарал, они будут бояться большего всю ночь…
Хори невесело улыбнулся, затем, повернувшись, глянул на командирский домик.
— Однако, нам пора вернуться и все уже разъяснить в этом деле, — сказал он.
Хори был зол, страшно зол. В конце концов, он был еще очень молод, и его самого привлекали и манили женщины. Особо большого опыта он не набрался, но навязчивые мысли и желания не отпускали его, горяча кровь и туманя мысли. Он и так-то, увидев старшую маджаек, едва не потерял голову. И почему он должен держать себя в руках, а эти мужчины, намного старше его самого и, наверняка, женатые и намного более опытные — нет? Да как они смеют! И теперь ему придется еще и извиняться за них перед светлоглазой. Он и так себя ощущал рядом с ней как на иголках, ее взгляд почему-то был одновременно и серьезным, и насмешливым… Она словно читала все его мысли, и от того кровь приливала к щекам и еще кое-куда… Словно мало было и той тайной власти женщины, что она уже и так заполучила, так она сейчас намотает на свои пальцы и другие ниточки, которыми привяжет, подчинит его. Что за нелепое, недостойное и невыносимое положение!