И при величайшем бывали бунты. Но он мудростью своею делал с их помощью страну лишь крепче, словно они были молот в его руках искусного кузница — он проковывал страну, удаляя шлак из поковки, деловито и без злости. Не то был новый царь. Он тоже любил усмирять бунты, но по сравнению с отцом был слишком быстр, слишком свиреп и резок в решениях. Он боялся показаться мягким, ибо думал — подданные примут это за слабость. Он боялся быть милосердным. Молодость безжалостна и тороплива. Боясь показаться слабым, он старался быть даже жестче, чем был, а мягкости в нем было и так не много. Он считал, что твердый — значит прочный.
Усерсатет поначалу очень желал воспоследовать за повелителем на подавление бунта в Кенемтиу, ибо сопровождающий царя в мирное время — это намного меньше, чем его спутник и оруженосец на поле битвы. Что до Генеунтиу — князь не верил, что это был бунт, а не просто смута и волнения и что Первый Генентиу виновен в этом. Однако же правителя казнили со всей семьей и еще другими, обвиненными в измене и мятеже. И были казнены также и многие, кто не колебался в верности своей Великому дому. Но они имели несчастье жить и быть заметными в возмутившихся краях. Князь Юга, безусловно, не оспаривал волю Великого дома. Тем более скорое посольство Миттани, казалось, говорило о полном успехе принятых Благим Богом мер. Но Царскому сыну Куша показалось, что Его Величество отдалился от него, подняв к своей груди и ладоням солдат и офицеров, бывших с ним и готовых мгновенно и с восторгом, не сомневаясь и не думая, выполнить его любую волю. Нет, он не смел осудить волю царя, но ревность ужалила его душу, как мне кажется. Ибо я тогда был еще совсем мелким ребенком и слышал об этом времени и делах этих от старших и самого Царского сына Куша Усерсатета, но много позже. Князь Юга говорил нам его слугам, что нельзя вырубать плодовые деревья и виноградники на земле, которую ты хочешь удержать. Бунт побеждается быстро, неделя, месяц. А дерево растет годами. И срубленное плодовое дерево годами растит не фрукты и финики, а рознь и вражду.
Князь вновь при первой же возможности отбыл на Юг. Его целью по-прежнему было стать наиболее угодным Его Величеству. Он с головой ушел в стройки, возведение храмов и улучшение дорог, в продвижение воли царя до самых дальних пределов. Ибо ни разбоя, ни мятежей не было, дань была прекрасна и обильна и она процветала, страна эта. Царский сын Куша ездил в столицу в положенный срок — с данью и отчетами.
Казалось, после похода Его Величества нет путей спокойней, чем Дороги Хора[123] и в азиатских владениях Та-Кем наступает пора тишины и спокойствия. Царь все больше отдавал времени мирным делам, правлению и священным обрядам, благодаря которым страна процветает. Он снова сблизился с Усертатетом, и тому уж показалось (а я знаю это с его собственных слов), что ярость боя в душе Доброго Бога под воздействием данных ему при воцарении Сильных Имен сменилась взвешенной мудростью и пониманием того, что быть государем — это не только карать тяжкой своей рукою. Куда там. Уже на третий год правления Его Величества Аахеперура[124] восстали владетели страны Речену[125] и поколебали границы Та-Кем. Его Величество безжалостно расправился с восставшими, восстановил границы Египта и лично сразил боевым топором семь мятежных князей страны Тахси[126]. Их тела в назидание всем были повешены вниз головой на борту за кормой царского судна, на котором победоносный Добрый Бог возвращался в свою столицу. Шестерых повесили затем у стен города Нэ[127], а седьмое тело — отправили Усерсатету дабы повесить его у Напаты в Куше, у четвертых порогов Хапи, на устрашение местным жителям. Остальных же пленных врагов, поколебавших границы, сожгли по приказу царя живьем в ямах, и он наблюдал за этим.
В этот год в Куше и в самом деле были (впервые за всё время княжения Усерсатета) некоторые волнения — засуха спалила урожай. Но к тому времени, когда прибыло дурно пахнущее тело мятежного князя и Усерсатет вынужден был исполнить повеление царское, все уже умиротворилось и успокоилось, и голод был, благодаря мерам, предпринятым царским сыном Куша, побежден. Возможно, в иное время всё бы этим и кончилось. Но, разгорячённый боями, в которых он участвовал лично и войной вообще, Их Величество желал собственноручно покарать «мятежных нехсиу и маджаев», для чего и прибыл через восемь месяцев после своей победы в Речену с войском под своим началом в Абу. В качестве заместителя при нем был его верный пес, главнокомандующий Аменемхеб. Тщетно Усерсатет уговаривал владыку, убеждая его, что доброго от таких мер будет меньше, чем худого. Их величество уже все решил, и война началась. Возражения не вызвали неудовольствия царя, а собственное неудовольствие царский сын Куша разумно не проявлял. Он со своими дружинами следовал с войском, но не усердствовал в наказании деревень и племен.