Хори, Нехти и Иштек дождались, пока все бывшие в домике Хори покинут его. Было темно, и Хори велел Иштеку посветить от входа факелом, дабы гости не подвернули себе ноги по пути к своему ночлегу, хотя толку от этого было мало. Когда Иштек вышел с зажженным от лампы факелом, Хори увидел, что у дверей сидит Тутмос. Очевидно, он слышал весь рассказ писца Минмесу, и на лице его до сих пор были ужас и благоговение. «Вот еще одна забота, — подумал Хори, — теперь он такого натреплет».
— Тутмос, если хоть малейший слух пойдет у солдат обо всей истории этой, то ты лишишься и своих больших ушей, и своего длинного языка. А потом — глупой головы, к которой они были приделаны. Ты понял меня? — строго спросил молодой командир.
Тутмос усиленно закивал головой, словно думая, что, чем сильнее он кивает, тем больше ему поверят.
— Некоторые тайны похожи на кобру, которую ты носишь у себя в набедренной повязке. Ее не видно, но одно неловкое движение — и она тебя убъет. Командир, теперь, я думаю, вопрос о том, кто станет твоим денщиком, решен окончательно — он должен быть при тебе. И тебе спокойней, и ему лучше, и нам проще, — заметил Нехти.
— Пойдем проверим посты? Знаешь, десятник, мне после этих историй о Потеряных Душах не хочется разделяться ночью. Пойдем все втроем?
— Вчетвером, отцы мои! Вы же говорили, что я должен быть при вас для ради тайны! Не бросайте меня тут одного в темноте! — пискнул Тутмос.
— Ну вот какой он солдат? Ни порядка, ни отваги, ни почтения к командирам!
Хори рассмешила причина, приведенная Тутмосом. Изо всех сил храня спокойное лицо, он сказал:
— Идешь с нами. Принеси мне булаву и копье, и себе не забудь взять оружие. На все тебе сто ударов сердца.
— И мою булаву захвати! — сказал Иштек.
Тутмос ринулся к казарме, тут же встал, метнулся назад, в домик Хори и вынес затребованное оружие, и помчался вновь к солдатскому ночлегу, нимало не боясь темноты и одиночества. Очевидно, когда у него был приказ, он мог думать только о нем и забывал о только что терзавшем его страхе. Он даже ухитрился успеть в отведенное ему время, что Хори считал невозможным. Помимо копья, булавы Иштека и дубинки с камнем в сыромятной коже, он тащил еще легкий щит, пару неразожженных факелов и горшок-жаровню с углями. Образец исполнительности и предусмотрительности. Нехти хмыкнул, Хори вздохнул, Богомол вооружился дубинкой.
— Иштек впереди, мы с Нехти в пяти шагах за ним. Тутмос в пяти шагах за нами. Пошли, воинство!
Они начали с ворот. Часовой был на месте, в темноте, а не на виду, не спал, заметил их заранее. Скорее, заметил их пес, ибо тут и у конюшни были посты наставников собак. Обученный пес не залаял, но внимательно следил за ними, пока часовой не дал ему команду, что это свои. Судя по звездам, до смены ему и его псу ещё пара часов. Далее они поднялись на стену справа от ворот. Они прошли ее всю. Часового не было. Правда, не было и никаких тревожных следов.
— Чей это пост?
— В эту стражу — Баи-Крюка.
Они быстро спустились. У конюшенных помещений часовой был тоже с собакой. Она видно была еще молодая, и попыталась тявкнуть, но часовой, дернув за ошейник, заставил ее замолчать.
— Со стороны правой стены шума не было? Собака не беспокоилась? — спросил Нехти.
— Нет, всю смену после переполоха у диких негров было тихо.
Тревога у Хори нарастала. Он побежал к левой стене, Нехти, Иштек и Тутмос — за ним. Мухой взлетев на стену, Хори убедился в том, что уже подозревал — на левой стене не было никого, кроме комаров. Второй часовой тоже исчез.
Глава 27
Говоря тихо, чтобы ни Иштек, ни Тутмос не разобрали его слов, Хори спросил у десятника:
— Господин и друг мой, не кажется ли тебе, что мы с тобой два самых больших осла?
— Это вот о чем?
— Это о том, что четыре постоянных залетчика, с шилом в заднице и без царя в голове, убрав гору дерьма в башне, добровольно напросились в караул, а мы и ухом не повели. Ты веришь в такое чувство долга, внезапно их обуявшее? Я — ни на вздох, ни на удар сердца. Я даже не опасаюсь ни маджаев диких, ни Проклятых душ. Зато готов поспорить на месячное жалование и на то, что съем свои сандалии, что сейчас среди спящих нет еще двоих солдат. Спорить будешь?
— Хоть я все равно опасаюсь и диких негров, и уж тем более Измененных, мне дорого мое жалование и, подозреваю, сандалии не будут съедобными, даже если их приготовит Тури. Так что спорить не буду. Куда вот только их пустынные демоны понесли? И сколько ударов по пяткам они завтра получат?
Вспомнив, что Нехти-то как раз высказал опасения по поводу четверки Баи и собирался проверить компанию часовых-нарушителей, Хори слегка смутился, но не стал поправляться, а лишь спросил, уже почти в полный голос: