– Но сомневаться в тебе, в человеке…
– Ты просто устал. Знаешь, – взбодрившись, выдает она, – выкинь кофе! Прямо сейчас! Это все из-за него! Помнишь, я раньше его пить не могла, потому что… Потому что потом всякие бредни в голову лезли. Вот и на твою нервную систему он тоже губительно подействовал. Давай, выбрасывай его!
Иного выхода и быть не может: я отщепляюсь от Даши, чтобы распрощаться возле первой попавшейся мусорки со стаканом недопитого кофе. Расставаться с ним наигранно тоскливо: вот он так и останется одиноко лежать среди мусора из-за женской прихоти.
– А ты?
– Допью, – хитро, усмехаясь, отвечает она и тут же прикладывает губы к картону стакана.
– Так не честно. Между прочим, я пожертвовал очень хорошим кофе…
– На сегодня хватит, – перебивает Даша на полном серьезе.
Наши ступни перекатываются по лениво текущей беговой дорожке длинной в целый проспект: каждый шаг отпечатывается на асфальте и затем, не проходит и секунд десяти, покрывается отпечатком чужой подошвы. А ведь и мы точно также стираем невидимые чьи-то следы.
Даша весело лепечет всякую ерунду – я отвечаю механически, не думая, односложно, редко распространенно. Мои слова будто кто-то выдавливает из меня, как выдавливается фарш из мясорубки. Рот мой словно ниточками то открывают, то закрываю и одновременно с тем издают звуки, складывающиеся в написанные на какой-то бумажечке по сценарию предложения, за моей спиной. Кукольная жизнь, театр ничтожных кукол…
Настроение Даши выровнялось.
Весь оставшийся день наблюдается из окна под призмой глубокого раздумья: день пожирает вечер, а его – ночь. Я сижу то за столом в кабинете, где передо мной лежит раскрытая на пустой странице записная книжка, то на кухне, поставив перед собой тарелку с каким-никаким перекусом, то просто опираюсь руками о подоконник и с задумчивым видом ловлю движения прохожих.
Где-то ближе к часу ночи сон прервал сильнейший раскат грома. Белое сверканье разрезало темень комнаты: пугающая тень корявой люстры упала на стену и тут же исчезла. Тело мое напряженно замерло в ожидании очередного раската. Я слишком люблю гром, чтобы его бояться, однако в момент ожидания все равно почему-то то ли сердце замирает от неконтролируемого страха, то ли…
Даша спит крепко, нечеловеческим сном, и никакие раскаты не пробуждаю ее тело, ее дыхание ровно, размеренно, словно за окном тихий небесный штиль ночного неба, я же почему-то охвачен тоской, с которой беспричинно скучаешь по человеку.
Через открытое окно проскакивает свежий прохладный воздух, пропитанный ароматом дикого ливня, прорвавшего истерикой натяжной купол земли, заглушая поздние ночные речи, заставляя обратить внимание на стремительный поток тяжелых капель, или же убаюкивая тех, кто уже погасил свет.
Мне некомфортно, тесно как в братской могиле. Страшно. Вдруг вспоминается каждый фильм ужаса с каждой пугающей изюминкой. И хуже всего, что среди всплывающего из глубинок памяти особо остро и навязчиво мелькают фильмы ужасов с куклами. Страшными куклами, ведомыми слепыми неотступными порывами убить. И сейчас кукла лежит рядом со мной, примкнув к моему телу. Ее неживая кожа соприкасается с моей живой. Я чувствую, как ее щека затекает на моем плече, но то неудобство никак не беспокоит ее, оно словно неощущаемое и потому безболезненное, потому что болеть не может. Она не проснется, пролежит вот так вот всю ночь, пока не рассветет, пока не прозвенит будильник, пока я не развею ее мертвый сон, который вовсе и не сон, он – непонятная отключка… Компьютеры и телефоны, да вся техника, вот точно же спят, когда их отключают.
Вот она. Она – мертвец, и наша кровать – мягкий пушистый гроб, а я – живая душа, погребенная заживо. И этот раскат грома – всего лишь усмешка судьбы, или стук железной лопаты, случайно задевшей крышку закапываемого гроба…
Сегодня в кафе нам так и не удалось найти место. Мне чудится каждую минуту, будто за нами пристально наблюдают знакомые, будто они наступают на наши следы, сокращая расстояние. Это паранойя сводит с ума, рушит бессознательно отношения. Я не могу спрятать Дашу ото всего мира, она ведь не ощущает себя куклой, проекцией другой женщины… От созданного мной же сумасшествия под глазами моими нервно подергивается кожа.
– Тебе хоть бы что, – обиженно заявляет она, гневно разрывая нежное соединение наших ладоней. У нее очень красивые светлые руки, на которые с трудом ложится загар, отчего они практически всегда остаются белыми, как жемчужины высшего сорта, и эту красоту сейчас я всеми силами стараюсь избежать. Она ненатуральна по природе – я это знаю. Я об этом молчу. – Меня достало твое настроение! Слышишь? Может, объяснишь, что происходит?