– И сколько ее в нас? – Без задней мысли озвучиваю вопрос я, однако тень иронии покрывает мои слова. Даша игнорирует.
– Вот взять хотя бы вон ту девушку, – она кивнула куда-то вперед и направо, – видишь ее?
– Вон та в бордовой ветровке?
– Да. Джинсы, дурацкая кофта… Не мой вкус, хотя эта неряха все же получше смотрится, если сравнивать с той перекрашенной мадмуазелью. Впрочем, может, у этой просто не хватает денег, или она только сейчас надела попроще, потому что… Потому что так надо. Знаешь, что я сейчас поняла?
– Что? – Отзываюсь я.
– У людей совсем нет вкуса в одежде. Всюду сплошное несочетание, всюду безвкусица. Впрочем, нам это на руку. Как же я обожаю ловить на себе расценивающие взгляды! Чувствую себя особенной…
Нас обоих обтягивают белые рубашки с черными галстуками. К Даше прилип черный комбинезон, ко мне же – черный жилет. Для пиджака слишком жарко.
Она обратила высокомерие в обыденное орудие, и я не пугаюсь его, даже, если оно направленно на меня: в ее высокомерие я безумно влюблен, ведь оно как целое доказательство, что она, Даша, не простушка с переулка, что она со вкрапленной в характер изюминкой, неприступная, со сформированными вкусами, ценностями, амбициями, что она сложная, как точный механизм, а не какая-то там деталька, составляющая непонятное полотно общества. Она – целый индивид. Громкая. Неповторимая.
– И посмотри вон на того паренька, курящего возле остановки. Видишь его?
Я вдаюсь в поиски заданного объекта. Сколько же за сегодняшнюю прогулку мне пришлось изучить лиц! Кажется, будто стольких людей я не видел за всю жизнь! Кажется, будто сегодня я оценил все имеющиеся в городе разновидности носов, губ, бровей…
– Вижу.
– С каких пор эти глупые шапки стали модными? Спорим, до кафе нам попадется, как минимум, еще один с точно такой же шапкой только другого цвета?
– Спорим.
– И ты ведь обязательно проиграешь, – поддразнивает она меня.
– А на что спорим?
Она пожала плечами и вскинула на меня удивленные глаза.
– Придумаем потом.
Позади мы оставили фруктовую лавку с молчаливым продавцом – сладкое фруктовое облако еще долго преследовало нас, отчего нам захотелось накупить побольше персиков и абрикосов и укрыться где-нибудь под тенью липы, или клена, или дуба… Однако, выйдя на улицу, планы менять мы не привыкли. А сейчас предательски острее захотелось всего и сразу, отчего нервы наши завибрировали струнами в тихой истерике.
Как на зло парень в дурацкой короткой шапке вышел из кафе как раз в тот момент, когда мы подошли к самому входу, – Даша тихонько похихикала, крепко сжимая мою ладонь, словно обращая внимание на того вышедшего.
– Вот видишь! Я была права! Ты проиграл! – Возбужденно пролепетала она мне прямо в ухо.
– Тебе просто повезло.
– Ой-ой, кто-то опять решил надуться?
– Не будь наивной, – мысленно же я возненавидел того парня, мне вдруг захотелось нагнать его, без слов сорвать с его тыквы дурацкую шапку и растоптать ее грязной подошвой прямо у него на глазах. С другой стороны, если бы мы никого бы так и не встретили, то тогда бы настроение испортилось бы у нее, и весь день оказался бы под риском пойти к оврагу провала.
– Вот только не надо дуться, ты же знаешь, я не люблю, когда ты так себя ведешь.
– А я и не дуюсь, кто сказал, что я обижен? – С натянутой улыбкой выравниваю ситуацию я, несмотря на встревоженные колебания в груди. Как сквозь улыбку просачивается лживость, словно через сито, я чувствовал и сам, но дыры заштопать не мог. Неприятно же мне было только оттого, что мы так напрасно растрачиваем себя, свое настроение, свою любовь, хотя и это было в какой-то степени только отговоркой… – Так что ты загадываешь? – С усталой наивностью спрашиваю я.
Очередь шла быстро, перед нами стояло человека три, свободные места еще проглядывались в глубинах зала, и я искренне надеялся, что место у окна не займут. В любых ресторанах меня всегда почему-то одолевал необъяснимый дискомфорт. Тело сковывало, мысли заглушались, язык утрачивал щедрость слов, окостеневал. С годами это состояние прогрессировало в настоящую болезнь, и сейчас меня спасала только женская красота. Я всеми силами удерживал свое внимание только на ее губах – до какого же изнеможения мне хотелось прикоснуться к ним своими, в очередной раз ощутить их пухлость, мягкость… но она не разрешала в людных местах, – зеленоватых с серым глазах, в которых затаились остроты ума и хитрое коварство, на ее чуть пухлых щеках, покрытых небольшой россыпью веснушек, словно рыжеватой звездной пылью, ее тонком прямом носе…