– Ушли? – шёпотом спрашивает показавшийся Лёва.
– Ага. Давай слезать, а то попадёт.
– Давай.
Дочка разворачивается и появляется Настина попа, соблазнительно предлагая провести воспитательные меры.
Как маленькая обезьянка Настя цепляется за декоративные выступы и оказывается на земле. Точно таким же способом слезает Лёва, и эти двое несутся на детскую площадку.
– Вот что мне с ними делать? – сокрушённо качает головой Елена Сергеевна.
«Понять и простить», – как сказала бы моя мама.
– Я поговорю с ней дома, – обещаю воспитателю.
В этом есть и её вина, что не уследила за детьми. Но за такими детьми сложно уследить, если действительно не привязать их за верёвочку.
Мы с Еленой Сергеевной возвращаемся на участок. Лёва и Настя, как самые примерные дети, сидят на качалке.
– Елена Сергеевна, они только что прибежали! – сдаёт потеряшек Арина.
Лёва корчит грозную рожицу, а моя попрыгушка подлетает ко мне и обнимает за ноги. Отлепляется и осторожно взглянув на воспитательницу отпрашивается:
– Елена Сергеевна, можно мне пойти домой? За мной мама пришла. – Дочь строит невинные глазки.
– Маму я вижу, а ты ничего не хочешь сказать?
Настя опускает голову и ковыряет песок носком кроссовка.
– Мы больше не будем, – признаёт вину за двоих, и Лёва согласно кивает.
Меня, конечно, радует, что не прозвучало обычного «это не мы», но что-то я не особо им верю.
– Надолго вас хватит, Настя? – усмехается Елена Сергеевна, угадав мои мысли.
– Сегодня точно, – «успокаивает» воспитателя моя дочь.
– Ну, хорошо, что хотя бы сегодня, – качает головой. – Можно идти домой, – разрешает.
– Спасибо, Елена Сергеевна! До свидания! – Просто ангелочек, а не девочка. Только впереди два выходных, и этот «ангелочек» ещё себя покажет.
Беру дочь за руку, и мы выходим за территорию детского сада.
– Сама расскажешь? – прошу дочь.
– Видела, да?
– Конечно, видела.
Идёт, сопит. Знает, что виновата, но также знает, что наказания не будет.
– Я больше не буду, – бурчит под нос. – И буду вести себя хорошо.
– Это я слышала сегодня утром, и вчера, кстати, тоже, и даже позавчера… – напоминаю, и Настя зажмуривается, скорчив виноватую гримаску.
Я тоже в детстве думала, что если закрыть глаза, а потом открыть их, то всё будет уже по-другому. Может, и сейчас стоит попробовать?
– Это был последний раз. Честно-честно, мамочка. Я буду слушаться. Обещаю.
– Хорошо. – Оттаивает моё сердце. Не могу на неё долго сердиться, но дочь тут же выбивает почву из-под моих ног своим вопросом:
– Мам, а папа купит мне на день рождения самокат?
Глава 4
Самокат Настя хочет давно. Да и как не хотеть, если все дети катаются на самокатах? Только почему-то каждый раз его покупка откладывалась, и Олег пообещал купить его Насте на день рождения.
А сейчас что? Ни Олега, ни самоката, ни дня рождения, потому что оно как раз выпадает на следующий день после операции. Символично? Возможно. Только сама операция стоит под большим вопросом. Можно, конечно, позвонить Авилову и попросить его перенести время… Только такая идея мне совершенно не нравится.
Я не знаю, как объяснить дочке, что она больше не нужна своему папе. Что он променял её на свой личный отдых и чужую бабу, с которой ему теперь «нормально». А мы для него теперь ненужная семья.
– Ай! Мама, мне больно! – пищит Настя, отрезвляя мой мозг от ненависти, бушующей в груди.
– Прости, зайка! Я не специально, – винюсь, присаживаясь перед ней на корточки и осматриваю маленькие пальчики. – Так не больно?
«Яся, ты совсем озверела, так сжимать детскую руку!», – корю себя за такую неосмотрительность.
– Нет, больше не больно.
– Прости меня, пожалуйста, – шепчу в испуге, держа самые дорогие для меня пальчики в своих руках. – А, знаешь, что? – спрашиваю и вижу, как загораются глаза у моей крошки.
– Что? – выдыхает, затаив дыхание.
– Давай, мы прямо сейчас поедем и купим тебе самокат.
– Правда? – смотрит на меня неверящим взглядом. В нём столько надежды, что моё сердце сжимается, а в горле застревает крик.
Мне хочется кричать от безысходности, от того, что завтрашний день может не наступить, ведь если не станет Насти, мне незачем будет жить. Но сегодня она хочет самокат, и я просто не имею права сказать ей «подожди немножечко, пока на самокат нет денег», когда её отец, наплевав на нас, уехал отдыхать. Меня швыряет из стороны в сторону и выкручивает от такого поступка.
– Правда, – шепчу, глотая разрывающую сердце ярость.
Обида, гнев, беспомощность – всё смешалось в моей душе. И только один светлый лучик придаёт мне силы сейчас не сломаться – моя дочь.
«Дыши, Яся. Дыши. Не пугай ребёнка своей истерикой!» – приказываю себе.
– Ура-а! – кричит Настя и так резко прыгает мне на шею, что чуть не роняет. Я едва не плюхаюсь на пятую точку прямо на улице! Но мне совершенно безразлично, что подумают обо мне случайные прохожие. Это такие мелочи, когда ты чувствуешь, как рядом с твоим стучит детское сердечко.
Ловлю её, крепко держу и мысленно даю себе слово, что на дочь у меня всегда будут деньги.
– Давай только зайдём домой и возьмём мамину сумку.
– И денежки! – подсказывает мне Настя.
– Конечно. И денежки… – повторяю эхом, возвращаясь в пугающую реальность.
Однако возле дома нас ждёт сюрприз в лице разъярённой Майки.
– Яся! Блин! Какого… – замолкает, мычит и отчаянно жестикулирует руками, но сдерживается при Насте. – Ты почему на звонки не отвечаешь?! – рычит на меня подруга, гневно сверкая глазами. – Я уже не бог весть что напридумывать успела!
– Я за Настей ходила, а телефон дома остался.
– Телефон она забыла! Я чуть с ума не сошла!
– Тётя Майя, а мы за самокатом сейчас поедем! – хвастается маленькая балаболка, переключая внимание на себя.
– Что? Каким самокатом? – получив сбой в программе, не может перестроиться Майя.
– За красненьким! – гордо выдаёт Настя.
– Красненьким? – Шахова таращит глаза, с непониманием глядя то на меня, то на Настю.
Ну да. По её меркам, мир на грани катастрофы, а мы о каком-то самокате…
– Ага!
– Красненьким… – перекатывает слово Майя с такой интонацией, словно пробует на вкус новое блюдо, но обороты сбавляет. – Красненький – это хорошо. А... – подруга замолкает и закрывает рот, поймав мой красноречивый взгляд. – А давайте я вас отвезу? – выходит из положения.
– Мам, – дочь дёргает мою руку. – Можно нам с тётей Майей?
– Конечно, можно, – разрешаю.
– Ура-а! Мам, идём скорее! Я писить хочу! – шепчет с несчастным видом, от нетерпения сжимая ножки, и мы торопимся домой.
На ходу снимаю Насте кроссовки и тоненькую курточку, и она бежит в туалет.
– Ясь, – зовёт Майка. – Не пугай меня так больше, – просит подруга.
– Май, ну ты сама подумай, куда я денусь? Дочь я не оставлю.
– Он точно забрал деньги?
– Точнее некуда. Сказал, занять у родителей, а он (возможно!) им потом их вернёт.
– Козёл! – отводит душу Майка, пока нет детских ушей.
Никак не реагирую, достаю упавший телефон, на котором тридцать два пропущенных вызова, и вопросительно кошусь на Майю.
– Что?! – с возмущением. – Да, я переживала! – оправдывается она.
– Прости. Телефон как-то выпал у меня из памяти.
– Ладно, проехали уже. Ясь, ты что будешь делать-то?
– Куплю дочке самокат.
– Это понятно. А на операцию деньги где будешь брать?
– Попрошу, сколько есть, у родителей.
– А если не хватит?
– А если не хватит, – а их, к сожалению, точно не хватит, – возьму кредит.
– Там процент, знаешь, какой?
– Знаю, – приходится признаться. Но когда на чаше весов не просто здоровье твоего ребёнка, а жизнь, всё остальное не имеет значение.
– Нет, Ясь. Кредит – это не выход. Ты потом на одни проценты работать будешь.