По дороге она сбросила с полки коричневого медвежонка; подняв игрушку, она инстинктивно бросила ее в сумку. Прежде чем уйти из квартиры, она еще успела глянуть на экран компьютера. Файл "важно" открылся быстро: всего несколько строчек с расчетами. "Проценты?". Под результатом (40 000) был короткий вопрос: "Следующий кредит?" и имя: "Беата", а потом не законченное точкой, незавершенное предложение: "никто не должен об этом узнать".
.
20
Наши социологи отмечают, что искусство красивой жизни, ранее столь популярное в эпоху Фабулы, полностью ушло в отставку: только ведь никакая жизнь не может быть красивой, если она передается на весь свет двадцать четыре часа в сутки.
Но в этом месте стоит вспомнить об одно своеобразном исключении: те жизни, которые проживающие их индивидуумы решили подчинить анахроничной идее пожертвования. Эта задумка: заполнения одноразового существования поступками, полезными исключительно для другого человека, наши эстеты достаточно солидарно признают последним отблеском красоты в обществе Фабулы; кто знает, а не последней ли вспышкой красоты, разрешенной всякому; и кто знает, не последней ли вообще вспышкой красоты на земле.
Поначалу подглядывающие привыкли следить те самые – не будем бояться этого определения! – фабулы с некоторым возбуждением. Те самые фабулы: в которых кто-то, абсолютно неизвестно – кто, заслоняет другого человека собственным телом, обрекая самого себя на пожизненную инвалидность; в которых некто, все так же, неизвестно – кто, делится с другим с таким трудом добытой едой, хотя понимает, что теперь, неизвестно сколько времени, будет ходить голодным; в которых кто-то – и кто бы это мог быть? – отбирает у самого себя некую часть тела, лишь бы кто-то другой мог бы и дальше прокучивать уходящие дни. И вообще, соглашаются наши эстеты, эти истории были слезливыми, в каком-то смысле, слишком простыми, чтобы быть настоящими. Возможно, именно потому, в конце концов, они пробуждали в подглядывающих столько гнева.
Наши историки с некоторым смущением призывают сегодня те события средины XXI века, называемые "бунтом подглядывающих". Так что же решили сделать наши миленькие, сидящие перед экранами портала Фабула? Так вот, они решили осуществить экспедиции в наиболее отдаленные регионы нашей планеты, чтобы обнаружить жертвующих собой: чтобы любой ценой уничтожить, развеять в прах результаты пожертвования. У накормленных была отобрана еда, чтобы (позднее, правда, чем это было предусмотрено в великой книге мира) те сдохли от голода; тем, которые избежали инвалидности путем самопожертвования кого-то чужого, такую обеспечили: до нынешнего дня в музеях той самой революции хранятся отрезанные конечности, фотографии парализованных, аудиозаписи погруженных в идиотизме. Тех, кто получили от кого-нибудь деньги, обокрали, а их имущество конфисковано; пересаженные почки или легкие были выдраны их страдающих тел, как будто бы то пожертвование никогда и не происходило.
Добродетель, говорят нам подглядывающие, это никак не чувствительность к чьему-то страданию; добродетель – это безразличие и чувство юмора. Takeiteasy, dude; keepcalmandcarryon; trololo[57]. Добродетель – это умело насмехаться над несчастьем кого-либо; чтобы тот или другой почувствовал себя еще сильнее униженным; добродетель – это способность громко гоготать над страданиями кого-либо; добродетель – знать, что другому человеку счастье попросту не полагается.
Прежде чем разболтанный автобус добрался на Таргувек, пан Эдек звонил не менее десятка раз. Поначалу Виктор игнорировал эти звонки, делая вид, что их не слышит; после чего вообще вытащил телефон из кармана и выключил его.
Неподалеку от Центрального вокзала автобус застрял в дорожной пробке; серез приоткрытое окошко внутрь ворвался смрад выхлопных газов, громкое гудение клаксонов. Заблокированные на перекрестке Иерусалимских Аллей и улицы Эмилии Плятер автомобили бешено трубили друг на друга, несколько водителей даже вышло из своих машин. Все были злые и потные, и плохо одетые; все куда-то спешили. Только правая полоса оставалась свободной; но когда один из автомобилей попытался проехать по ней, полиция тут же направила его вовнутрь пробки. Через мгновение по свободной полосе промчался темно-синий "порше каррера", на вид двадцатилетний шофер которого разбрасывал банкноты по сотне злотых. Орущие друг на друга водители на мгновение застыли, после чего тут же начали толкаться и приседать, чтобы из парящей в воздухе и валяющейся на дороге фортуны урвать чего-нибудь и для себя.
Автобус въехал на мост Понятовского. Висла совершенно иссохла: поглядывая из окна Виктор увидел только громадные пятна песка, обмываемого загогулинами серо-зеленой тины. На Праге автобус повернул и помчал вдоль ряда электромагнитных станций. Отдельные жилые дома вырастали из куч сухой травы; в некоторых из них звали на помощь черно-смолистые дыры сожженных квартир. Выходя на перекрестке Радзиминьской с Троцкой, Виктор заметил, что пан Эдек оставил ему сообщение в голосовой почте.