Завис темный туман.
Он мерзостью, гадостью
Травит людские ума.
Вся земля эгоизмом пропитана –
Каждый цветок за себя!
Воздух пропах идиотией –
Её вкус всегда на устах.
В этом мире безумия
Солнце ушло в небеса.
В этом мире безумия
Нет. Места. Умам.
***
Но человек с ясным взглядом,
Идя по одинокой тропе,
Найти смысл пытается
В этой грязной земле.
Идет он к утесу высокому,
Что под собой море таит.
Идет через дороги широкие,
Что горизонт хотят утаить.
Но дороги ему не помеха.
Он страшится лишь одного:
Того, что кроется в стенах злого города –
Того, что развращает сердце его.
***
Он смело ступает на Первую улицу.
Он её назвал как-то «Мусоркой»,
Ведь обитают тут люди… вшивой натуры,
Что прожигают свои дни в алкогольном безумии.
Тут тротуар шаткий
Пропах виски дешевым,
А из окон обветшалых домов
Слышится радостный ор пьяных оков.
***
Следующая улица звалась «Любовью».
Тут стены трещали от плотских утех.
Там… в параллельных домах – друг перед другом
Муж и жена. Изменяли друг другу.
А в переулке соседнем
Какой-то жирный мужик
Ласково вел за руку девочку,
Держа. Её школьный. Рюкзак.
А мимо них проходила младая невеста
В сопровождении трех… знатных… мужчин.
***
Человек, сдержав свои слезы,
Покинул этот низший район.
И, забыв прошлые ужасы,
Вновь. Посмотрел. На свой. Горизонт.
***
Теперь он стоял на улице «Бизнес»,
Тут деловые люди творили дела:
То брата подставят, то мать продадут,
То и вовсе душу сатане отдадут.
Тут было принято после каждого рукопожатия
Пырнуть собеседника в спину.
И кто первый другого пырнет,
Тот в итоге всё заберет.
И так по вечному кругу!
Пока не закончатся либо люди, либо ножи…
И это всего лишь цветочки прекрасного города –
Все его гнилые плоды ещё впереди.
***
Дальше человека ждала «Справедливость» -
Самая честная улица в городе.
На ней часто проводились суды,
Где пострадавшим сапоги целовали.
– «Ты обвиняется в том,
Что твой пра-пра-пра-прадед,
Может быть, оскорбил мою мать!
Теперь вставай на колени,
Целуй мне ботинки
И детям своим накажи,
Что они мои навеки рабы».
Этот приговор самосуда
Оглашал свиноподобный урод,
И другие животные морды
С уважением ему отдавали поклон.
А потом, изрядно его обвалив,
Златой памятник ему сотворили.
И поставили его наравне с медным братом
– с памятником героя… какой-то войны.
– Это нечестно!
– Заблеял голос из огромной толпы,
– этот памятник надо снести,
Ведь медь сейчас нынче не в моде.
– согласен!
– Залаял сосед по левую руку,
– эта жестянка уродливая
Лишь мозолит глаза.
– а меня он вообще оскорбляет!!!
– Крикнул какой-то глист из толпы,
– Как он смеет быть настолько фигуристым,
Когда во мне лишь кости да жилы!?
… Вот так толпа и решила,
Что пора солдату на дно.
Они его крюками обрушили
И забыли, как страшный сон.
***
У человека от этого зрелища
Безумие ударило в голову.
И он, схватившись за волосы,
Рванул прочь! Из этого города…
Благо ему осталось недолго –
Его утес уже манит рукой.
Ему осталось пройти через «Сердце»
И, при этом, остаться собой.
***
На последней улице сидят два старика,
Что мирно в шашки играют с утра,
Но вдруг один из них вскочил со стула
И ткнул в противника пальцем.
– Вы чертов расист!
Вы своею Белою шашкой
Съели три моих Черных!
Вы поганый фашист!!!
Вы геноцид черных шашек устроили!
И думаете, это пройдет без следа!?
Да я вас уничтожу!!!
Получай же расист свою долю свинца.
… И вот. Соперник валяется мертвый,
И победитель смотрит взглядом орла.
Он хвалит себя за победу –
Он вешает на себя ордена.
– Вы… чертов безумец.
Надеюсь, вас хватит инфаркт,
– впервые сказал своё слово,
человек, что пришел с далека.
***
Он простился с городом взглядом
И ступил на святые луга.
Он, наконец, пришел к горизонту
И понял, что путь прошел он не зря.
Он подошел к острому краю
И страх свой отпустил.
Он прыгнул в море с обрыва
И дух свой навсегда испустил.
***
А дальше… Яркий свет.
И шум спокойного моря.
Он устало поднимает глаза
И видит пред собой человека.
Кто-то спас его из океана безумия.
Кто-то вытащил его на берег родной,
А затем, налив ему сладкий глинтвейн,
С теплотой прошептал он украдкой:
«В этом безумном мире
Солнце не ушло в облака.
В этом безумном мире…