Да. Хозяин меня не любил.
Травил он меня и гнобил.
Но рос я всегда не людям в добро…
Рос я вопреки!
Многим назло…
И вот я однажды остался один.
Хозяин ушел,
А дверь не закрыл…
Тут-то я и пустил свои «гадкие» корни,
И возрос стеною огромной.
Когда хозяин вернулся,
Он увидел гадкое чудо:
Перед ним…
Во всей красоте.
Стояла стена.
Из шипов и жестокости…
Всем видом ему я кричал:
«Посмотри!!! На что я способен…
Твой знатный годами не рос,
А я всего за ночь-то вырос.
Так… полюби же меня.
Я не так уж и плох.
Я не склизкий – не гадкий.
Я собою хорош.
Я красив красотою ужасной.
И добр…
Всем гадам в упрек.
Да, я урод.
Но я расцвету, и красоту я свою
Вам покажу…»
Старик…
Мною был очарован.
Но это не спасло меня
От смерти жестокой.
Корни мои он тут же срубил
И в ближайшую мусорку быстренько спрятал.
… Я умираю,
В мусорном баке лежа,
Но я не печалюсь,
Ведь рядом со мной…
Мой собрат!
Наш знатный,
Хорошей породы.
Наш бог-то зеленый!
Лежит рядом со мной…
И я смеюсь.
Смеюсь и смеюсь!
Но не злорадствую я!
Больно я добр для этого.
Я смеюсь потому.
Что осознаю жизненный факт.
Его… За род чудесный люди вознесли
И богом сотворили.
Меня же вниз с рожденья посадили,
Но я сам себя воздвиг.
И вот мы оба умираем…
Но я расцвел!
А он…
Поник.
*История создания*
Люди никогда не были равными и не будут. Даже во время рождения мы неравны: у кого-то роды проходят гладко, у кого-то нет – кто-то находятся на волоске от смерти, только появившись на свет, а кто-то уже рождается «в рубашке».
Мы неравны, но знаете в чём прелесть жизни? Мы можем поменять всё в свою пользу. Если ты родился в бедной семье – это не означает, что ты должен умереть в бедности. И если ты родился в богатой семье – это не даёт тебе гарантии, что ты не пропьешь своё состояние.
Все мы рано или поздно умрем, но вот кем? Кем мы ляжем в свои могилы? Сколько людей придет на наши похороны? Что это будут за люди?
Точных ответов на большинство этих вопросов мы никогда не получим. Мы сможем наверняка ответить только на один: кем мы будем в конце нашего пути?
Мы – это наши поступки. И они единственное, что точно останется после нас.
***
Учителя истории (почему-то) очень сильно не любили меня. Последняя моя учительница и вовсе считала меня за некое тупое и безобразное создание. Мои идеальные доклады – всегда на три, а доклады с небольшими ошибками – на два. Зато её любимый ученик (не буду называть имен) самый лучший на свете. Он не тупой и не наглый, а просто очень ленивый гений. Он несет бред видимо, потому что настолько хорошо знает материал, что ему позволительно издеваться над ним. Да-да. Жаль только я знаю, какая гнида на самом деле этот человек. Он не зайка, который вас любит с первого класса, он низкое, лживое существо, которое прямо перед вашим носом закидывает насвай себе под губу, говоря, что это жвачка. А за спиной говорит такие «лицеприятные» вещи про вас, которое я бы не стал говорить даже своему врагу. И да, если не учитывать факты, которые я описал, то он действительно очень хороший, талантливый мальчик со светлым будущем, а я… А я безнадежный дурак, за которого даже браться не стоит.
И знаете… Я бы не брал близко к сердцу такое отношение, если оно было бы единичным, но ведь нет! Шесть лет. Три школы. Все учителя, кроме двух, относились ко мне с пренебрежением. Только два учителя, поддерживали меня и учили. За что им спасибо.
Конец второй части
«Жили два кактуса», «Добряк», «Жалкий рыцарь», «Труд» – это самые любимые мои произведения. Они являются идеальным примером моего стиля. Всё, кто читал их, говорили: «А где рифма?». Я брал стихотворение в руки, читал его, и их вопросы почему-то отпадали.
Помню, когда я только пришел в «Азарт», какой-то знаковый филолог читал мои стихи для ознакомления. Она бубнила про себя: «Вот тут у нас парная рифма, а тут, почему-то перекрёстная. Тут вообще нет. Боже, где размер?». Я аккуратно дернул за плечо девушку, которая сидела рядом со мной, и спросил:
– О чём это она?
– Перечисляет виды рифм.
– У рифмы есть виды?!
На меня посмотрели, как на идиота. Человек, пишущий стихи, не знает, что такое рифма, размер, ритм. Меня пристыдили и сказали, что (оказывается!) этим вещам учат ещё в школе. Забавно. Ни в одной школе меня ничему подобному не учили. Мне давали стихи любого автора и говорили: «Читай». И я читал. Читал лучше всех! И я никогда не знал, почему я читаю именно так. Я просто чувствовал стихи. Понимал автора – понимал, что он хочет донести. И когда я начал писать свои первые произведения, они получались ужасными. Я помню, какими они были – по-настоящему без ритма и без рифмы. Но так как о таких терминах я не знал, я предположил, что всё дело в звучании.