Стас молчал долго. Всматривался в моё лицо, словно пытался мысли прочесть. К счастью, неудачно. А ещё в его взоре мелькнуло что-то странное, новое, непонятное. Будто он впервые сейчас меня увидел по-настоящему. Это смутило, вынудив отвести взгляд в сторону. А Егоров всё продолжал смотреть и молчать. Но вот он шумно выдохнул и тоже отвернулся.
— Что ж… Как скажешь, — наконец, проговорил с видимым усилием.
Оттолкнулся, позволяя отойти в сторону. Я на него по-прежнему не смотрела. Стас же продолжал изучать меня всё тем же непонятным взглядом, но уже вскоре, слава богу, уселся за руль своего автомобиля и уехал.
— До встречи, принцесса, — бросил на прощание со странной усмешкой.
Я же едва слышно выдохнула. Беседа с ним отняла все моральные силы. Я вдруг поняла, что чертовски устала. Захотелось вернуться в номер, свернуться калачиком на постели и заснуть беспробудным сном. Но я, конечно же, этого не сделала, уселась в заждавшееся меня такси, назвала нужный адрес и, откинувшись на спинку пассажирского кресла, прикрыла глаза, воспроизводя в памяти любимый образ, пропитанный моим же сожалением. Нет, я не жалела о своих словах, но что-то внутри царапало. Будто я только что совершила непростительную ошибку. Впрочем, даже если и так, мне не привыкать. Разберусь. Потом. Когда-нибудь. Когда всё закончится.
Глава 10
Арина
Снова я кралась в собственном доме, как воришка, чутко прислушиваясь к любым звукам. Но внутри было тихо. Лишь скрип половиц под моими шагами нарушал эту тишину.
Ещё до приезда сюда я перебрала множество вариантов того, где отец мог хранить свои тайны. Кабинет, свою и его комнату я откинула в первую очередь. Слишком очевидно. Кухня с гостиной — тоже нет. Как и коридоры. В подвале голые бетонные полы и стены, а значит, там тоже искать бесполезно. Вот и выходило методом исключения, что если где и стоило искать, то либо в комнате мамы, либо на чердаке. В спальню матери я сейчас и шла. Но это не значило, что я не собиралась осмотреть и остальные помещения. На всякий случай. Мало ли.
Всё бы ничего, но меня не оставляло ощущение слежки. Воображение работало на всю катушку, рисуя в сгустившихся по углам тенях мужские фигуры, что напрягали похлеще самого лютого убийцы. Потому что от убийцы хотя бы знаешь, чего ожидать, а вот от неизвестно кого…
Но к моему великому облегчению вокруг всё было спокойно.
Комната мамы встретила запустением. При этом все её вещи остались лежать на прежних местах. Я этого никогда не понимала. Отец не из тех, кто умеет любить, но при этом жутко сентиментальный. Никому не позволял ни к чему здесь притрагиваться. Даже мне. Именно поэтому я и выбрала сейчас эту комнату. Где, если не в запрещённом месте, куда не допускались даже приходящие горничные, хранить важные документы?
Вот только полчаса спустя я сдалась. В комнате не было ничего, где можно было бы скрыть что-то. Всё открыто и на виду. Простукивание пола и стен тоже не принесло никакого результата.
И всё же сдаваться я не собиралась, впереди меня ждал обыск чердака — огромного помещения во всю площадь дома. Оно было заставлено старой мебелью, у одной из стен притулилось несколько прикрытых простынями картин. В ближнем от входа угла стояла детская колыбель. Вырезанная из дерева вручную с маленькими ангелами по бокам люльки. В больших коробках рядом обнаружилось несколько поменьше с детскими вещами. Я никогда не думала, что стало с моей одеждой, из которой я выросла: выбросили, продали или отдали в детские дома. Оказалось, папа всё сохранил. И от этого горечь разбитых надежд стала только явнее.
Почему всё так?
Ведь, если он сохранил комнату мамы нетронутой, и мою, эти вещи все, значит, действительно любил? Но если любил, зачем мучил нас? Что это за извращённое чувство такое? Ведь любовь должна приносить счастье, а не боль. Вот только маленькой девочке, живущей глубоко внутри, до сих пор хотелось верить в невозможное.
— Ох, папа... — прошептала, закрывая коробку и возвращая на место.
Не дело это — предаваться воспоминаниям и ненужным эмоциям. Я здесь не для этого. Поэтому, тряхнув головой вернулась к обыску.
Спустя час, обследовав каждый потаённый уголок огромного помещения и разуверившись в положительном исходе своей вылазки, я вернулась к колыбели. Она меня манила больше всего остального. Настолько, что я решила изучить её получше. Водила по резным картинкам, представляя, как чья-то рука с любовью вырезает маленьких человечков с крыльями, как бережно потом сглаживает острые углы и покрывает дерево защитным слоем.