—… И второй путь, представляющийся мне наиболее очевидным с твоей стороны, — подытожил Петерсон, складывая руки в замок и смотря через них. — Все вновь возвращается на круги своя. Ты опять живешь своей обычной вольной жизнью и наслаждаешься свободой за стенами нашего чудесного заведения. И, естественно, не забываешь каждые две недели приносить в известный тебе кабинет небольшой конверт. Сумма, как ты понимаешь, выросла втрое. И каков будет твой положительный ответ?
Парень недолго раздумывал. Не прошло и минуты яростного «бодания» взглядами, как он кивнул.
— Славненько, — обрадовано хлопнул в ладони доктор. Как говориться, одной проблемой меньше. — Сейчас приведи себя в порядок. Вот влажные салфетки, там зеркало. Воспитанник императорского приюта, как ты прекрасно понимаешь, должен выглядел соответственно, а не каким-то бродягой после драки. И поторопись.
Парень с трудом встал на ноги и, морщась, дернул головой. Видимо, дворник сильно его приложил.
— Не забудь рубашку заправить, — заботливым тоном напомнил Петерсон, когда парнишка оказался у зеркала. — Если нужно помочь попроси, думаю, Семен не откажет, — последнее было произнесено с откровенной ухмылкой. — Так ведь, Семен? Потом он тебя и проводит. Вот и славненькой. Как ты быстро собрался…
Уже у двери воспитанник бросил напоследок долгий взгляд на доктора. Смотрел пристально, цепко, словно запоминал. Наконец, резко развернулся и вышел из кабинета.
— Щенок, — прошипел ему вслед Петерсон, едва дверь закрылась. — Взгляд у сучоныша, как у бульдога. Того и гляди вцепиться…
-//-//-
Оказавшись на улице, Рафи прошел немного по мостовой и замер возле стены, на которой крепилась роскошная мраморная вывеска с названием приюта. Долго так стоял без единой мысли в голове.
— Пропала… Она пропала… Исчезла без следа… — с губ срывался бессмысленный шепот. По щекам катились слезы. Жуткое ощущение беспомощности накрыло его с головой, и, казалось, вот-вот его раздавит. — Ланочка пропала…
Мимо него то и дело пробегали другие воспитанники. Бросали на него любопытные взгляды и бежали дальше. Никому здесь не было дела до чужого дела. Таков был жестокий закон жизни в приюте. Хочешь выжить — не лезь к другим.
—… Исчезла, — его размытый от слез взгляд скользну от мраморной таблички дальше, в сторону высокой рекламной тумбы, обклеенной многочисленными театральными афишами и объявлениями. — Пропа… — случайно наткнувшись глазами на небольшой лист бумаги со строгим готическим шрифтом внизу, Рафи застыл. — Нет, нет, не пропала.
Шок, охвативший его после всех этих событий, начал проходить. К нему вновь возвращалась способность мыслить рационально. Сделав над собой усилие, он окончательно затолкал эмоции в самую дальнюю часть своего «Я».
Упрямо тряхнул головой, и снова уставился на то рекламное объявление, в котором его заинтересовало лишь одно слово — «стряпчий».
— Государственный стряпчий Наварин Геннадий Михайлович имеет честь предложить свои услуги по наследственным и экономическим делам. Абсолютная конфиденциальность гарантируется. Сухаревский переулок, дом 15, — медленно прочитал Рафи витиеватый шрифт. — Это же дом мадам Анны…
Тут же вспомнилась сухонькая бабулька в сером чепчике, экономка в большом дома из красного кирпиче, которая вечно расхваливала своего хозяина. Мол, он у нее один из самых уважаемых стряпчих, к которому непрестанно обращаются разные господа с большими доходами.
— Значит, стрпячий… Наварин Геннадий Михайлович, — парнишка с остекленевшим взглядом развернулся и пошел прочь от здания приюта, не переставая бубнить себе под нос имя и фамилию стряпчего. — Геннадий Михайлович… Наварин…
Через некоторое время он перешел на быстрый шаг, а потом и вовсе побежал, отчего вскоре оказался и у нужной улицы.
Поднялся по лестнице и коснулся кнопки дверного электрического звонка в виде бронзовой капли, вызывая громкую трель в холе дома. В нетерпении еще раз нажал кнопку, заставляя снова звучать звонок.
И когда, потеряв терпение, уже занес кулак для стука, дверь отворилась. На пороге его встретила не привычная фигурка сгорбленной экономики, а высокий подтянутый мужчина.