— А в этом лесу есть медведи? — осторожно поинтересовался Пашка, когда Хартын-Алынья скрылась из виду за крутым изгибом реки.
— Есть. И медведи, и волки есть. И соболя. Вот они-то нам и нужны. Знаешь, кто такие соболя?
Пашка покачал головой. Андрей улыбнулся.
— Зверьки такие. Маленькие, пушистые. Вот они-то нас и кормят.
— Зверьки кормят? Они что тебе еду добывают?
— Можно и так сказать. А ты что, медведей боишься?
Пашка хотел соврать, что не боится, но подумал, что когда оказываешься в настоящем лесу, то лишняя бравада ни к чему, а потому честно ответил:
— Боюсь.
— Не бойся. Они иной раз сами людей боятся. Сейчас медведь ленивый. Да и ружье у нас с тобой надежное.
Пашка кивнул, но меньше бояться все равно не получалось. Да и бог с ними с медведями! Волки пугали куда сильнее. Не говоря уже о бабке Ёжке. Та — вообще монстр! Детей ест! Но о ней спрашивать сурового папу было немножко стыдно, и Пашка просто стал наблюдать за проплывающими мимо берегами, надеясь рассмотреть в лесной чаще избушку на курьих ножках или хотя бы соболя, который несет какому-нибудь человеку еду, чтобы покормить.
Плыли долго. Пашку даже слегка укачало. Он прилег на сваленные в кучу рюкзаки и задремал. Проснулся от толчка лодки о берег. Папа сказал:
— Приехали, — и поднялся на ноги.
Пашка огляделся. Вокруг — все тот же лес и каменистый берег. Только река измельчала и даже на середине, то тут, то там, из воды торчали округлые валуны, вокруг которых пенилась текущая вода. Волны качали лодку, от чего папе приходилось удерживать равновесие. Он подошел к носу и прямо в сапогах шагнул в воду. Взялся за веревку и вытащил лодку почти до середины на берег. Пашка тут же выпрыгнул на камни.
— Аккуратнее! Ногу не подверни. Нам идти далеко. Если ныть будешь, брошу в лесу. Усек?
Пашка не знал, что значит «усек», но страх остаться в лесу в одиночестве заставил быстро закивать и даже присесть на корточки.
— Рюкзак твой где?
— В лодке.
— А почему он в лодке, а ты на берегу?
Пашка вскочил и метнулся к рюкзаку, но тут же вспомнил, что нужно быть осторожнее и стал действовать медленнее. Андрей заметил это и хмыкнул.
— Детский сад, ели-пали, — тихо шепнул он, но острый детский слух уловил каждое слово.
— Я уже почти школьник! — возмутился мальчик и вытянулся по стойке «смирно», демонстрируя свой рост.
— Давай, школьник. Одевайся, мажься от мошкары и рюкзак цепляй. И переобуйся! В кроссовках далеко не уйдешь.
— Это же зимние ботинки! — возразил было Пашка, но встретив суровый взгляд отца, последовал его совету.
— И куртку надень, а то мошкара сожрет.
— А кто такая мошкара? — его глаза округлились.
— Комары такие. Кусаются больно. Их сейчас уже поменьше, но еще грызут.
— А-а-а… — облегченно выдохнул Пашка.
Тоже мне. Нашел чем напугать. Комарами!
Солнце уже клонилось к закату. Лес щебетал тысячей птичьих голосов. Где-то даже стучал дятел. О них Пашка слышал только из сказок, да по телевизору разок видел. А тут — вот он! Стучит!
Пахло сосновой смолой и сухими травами. Сквозь шум речной воды различался скрип старых сосен и кедров. Андрей вскинул на плечи понягу, подхватил какие-то узлы и зашагал вверх по склону. Пашка поспешил за ним.
Папа шел быстро, ловко лавируя между густо растущим кустарником. Мошкара, которую Пашка поначалу не воспринял всерьез, совсем скоро стала не на шутку донимать. Она была повсюду! И грызла похлеще любого комара, оставляя на месте укуса крошечные зудящие точки.
— А куда мы идем? — осторожно поинтересовался Пашка, перепрыгивая через поваленную сосну.
— К зимовью.
— А что такое зимовье?
— Избушка в лесу.
— Как у медведя?
— Ага.
— А кто ее построил?
— Я.
— Сам? — удивился Пашка.
— Да. Сам. Не болтай. Силы береги. Дыхание собьется — устанешь быстро.
Пашка кивнул и затих. Но ненадолго. Через сотню метров снова последовали вопросы. Их было так много, что они просто не вмещались в маленьком человеке. Выплескивались наружу, из-за чего Андрей раздражался, а через час уже начал сомневаться в правильности принятого решения идти в тайгу с ребенком. Даже в серьез задумался над тем, чтобы вернуться обратно, но решил, что лучше уж пусть болтает, чем ноет.
И Пашка не ныл. Хотя очень хотелось. Отмерял шаги по камням, по торчащим из земли кореньям, перебирался через поросшие мхом стволы, карабкался по крутым склонам, лавировал меж сухих ветвей, то и дело норовящих хлестнуть по лицу. Каждый шаг папы был равен двум Пашкиным, рюкзак натер плечи, ноги в зимней обуви распарились, мошкара надоела до одури, но он не отставал. Шел.