Он написал мне письмо? Я взглянул на Влада. Интерес разгорелся пуще прежнего. Убрав телефон с листка. Я Аккуратно развернул листок. И начал читать.
Привет, Дим.
Если ты это читаешь, то ты всё-таки решил навестить меня. Потому что я собираюсь уничтожить это «Письмо», как только выйду отсюда.
Сложно это писать, ведь понимаю, что я виноват в той ситуации. Наверное, для тебя это звучит как будто я эгоист. Прости меня за тот случай. Мне действительно сложно без тебя. Но, наверное, ты сильно ненавидишь меня. Я действительно плохой друг.
Я устал. Я устал без тебя. С тобой было так легко и весело. И я лишился этого, не подумав. Прости меня. Прости. Я очень плохой друг. Прости. Я не хотел этого делать, но злость вскипела во мне. Я не сдержался. И получил по заслугам. Прости. Я не хотел, чтобы ты обжигался об эти чувства. И поэтому не нашёл в тот момент ничего лучше. Прости.
Я хотел бы вернуть всё то, что было между нами. Те прекрасные дни, когда ты гулял со мной, когда обсуждал девушек. Я очень сильно хочу с тобой поговорить.
Я попрошу тебя только одно. Будь осторожнее с Артёмом. Он не совсем честный человек. И поэтому, пожалуйста, будь осторожен. Я просто не хочу, чтобы ты сильно обжёгся, как это происходило с многими твоими «друзьями».
С любовью, Влад.
Под конец письма у меня усилились слёзы. Он тоже хочет поговорить.
Небо всё так же обрушалось на меня, только было так тепло от того звонка. Он помнит обо мне и беспокоится. Теперь я понимаю, что влюбляюсь всё больше и больше. Спать не хотелось.
Я встал с лавочки и пошёл по улице. Миллионы мыслей вновь крутились у меня в голове, не давая сосредоточиться. Я достал наушники и надел. Заиграла моя любимая мелодия «Lovely» за авторством Билли Айлиш. Эта песня сопровождала меня на протяжении очень долгого количества времени, став эталоном самой лучшей песни для прогулки ночью по улицам. Я же не говорил, что я — пай-мальчик. Мне приходилось частенько сбегать из дома. В особенности, когда меня звал Максим. Сейчас это кажется мне довольно глупым и тупым, но тогда… Невероятно романтичным и важным.
Лёгкий ветерок пробежал по спине, вызвав мурашки. Одинокие фонари хорошо освещали улицу. Я был на ней один. Это казалось мне магией. Как огромный мегаполис, в котором всегда бурлит жизнь, замирал на несколько часов. Как вся это движуха на улице, хоть и в спальном районе, утихает. Неслышно ни одного крика ребёнка или лая собаки. Все спят. И даже сквозь музыку я ощущал эту пустоту улиц и непомерную тишину, окутавшую всю Москву.
Редкий прохожий не обратил бы на это внимания, если бы только так же, как я, не гулял в своих воспоминаниях.
Уже не было этих укорительных возгласов разума о своём ничтожестве. Не было маленького мальчика. Не было тех проблем, что грузились на плечи, несколько лет назад. Не было слёз, только приятная тишина чувств, иногда играющая на струнах души давно забытый романс. Только я. Здесь был только я и никого другого. Никаких криков, шума, споров. Одиночество, наконец, наступило. То самое одиночество, которое я желал последних два года. Все фибры души, серебряные или хрустальные, располагающиеся перпендикулярно телу, точно пронзающие — они подпевали мелодии своим тоном. Как же тепло…
Не знаю, долго ли это продлится, но одно я сказать точно мог: ОН спас меня от того, что бы я, как пепел разлетелся по ветру, гулявшем на двадцать пятом этаже. ОН спас меня от скрипки и от закалки кипятком. ОН снял замок с огромной дамбы, которая вот-вот рухнет. ОН устоял перед потоком, что снёс бы любого, и поймал, когда этот порыв хотел унести меня. Спасибо, что спас, что помог и теперь рядом.
ГЛАВА VIII: Я МОГУ…?
больше всего на свете
я хочу спасти тебя
от себя самой
рупи каур. milk and honey
Ночной город завораживал. Он заворожил меня своим затихшим ветром и словами влюблённых, которые раздавались на его улицах, буквально пару часов назад.
Поставив бутылку пива, я свесил ноги с крыши дома, мой собеседник сделал тоже самое.
— Скажи, почему ты его полюбил?
— Чёткого ответа на это нет. Ведь я любил его, когда ненавидел себя. Когда голос мой в крови, когда резкий, как гром и слаб, как фарфор. Когда я бросал всех на произвол, он был вбит в моё сердце плачущим мечом, как кол. Я люблю его, даже если он предпочитает мне другие имена, их лица, другие города, в которых нет моих амбиций, других мужчин и женщин, что взывают к нему на рассвете дня, — парень говорил это очень тихо, почти одними губами, — Я люблю его по сей день, как себя.
— Ты в этом уверен?
— Да. Я никогда в своей жизни не был настолько уверен, как сейчас. Да, я сделал много говна, — *глоток пива*, — и я сожалею обо всём. Но его уже не вернуть…
— Ты же даже не пытал…
— Я сломал ему жизнь! Как ты этого не понимаешь!
— Ты помог ему стать тем, кем он является сейчас. Разбитым, но в тоже время склеенным. И он больше не совершит ошибки.
— Ты считаешь, что то время, которое он провёл со мной — ошибка?
— Да. Это самая страшная ошибка в его жизни… — я встал и направился к лестнице. — Знаешь, он не рассказывал мне всего. Но я точно знаю, что Влад помнит каждую минуту, проведённую с тобой, каждый твой поцелуй. Ведь именно ты тогда подарил ему этот мир. — Моя походка стала шаткой и медленной. Я споткнулся и начал падать. Но в последний момент меня подхватили и прижали к себе.
— Дим, может, станешь моим парнем?
— Я не совершу той ошибки, которую совершил Влад. Прости, — я вырвался из объятия и поковылял к лестнице.
— Я улетаю сегодня.
— Куда? — бросил я через плечо, но мне это было всё равно не интересно.
— В Москву.
***
«Может всё-таки позвонить?» — вопрос ворвался в пустоту мыслей и загремел фанфарами. «Нет, он, наверное, спит. Не буду его тревожить».
Гуляя по улице, я не заметил, как вышел на маленькую набережную, которая заканчивалась большим подвесным мостом. Речной ветерок обдал приятной прохладой, которая гуляла средь прядей волос. Я решил присесть на лавочку. И вновь оказать в приятных мне днях…
Мы провели с ним так много интересных вечеров. Я, конечно же, говорю о Диме. Когда он пришёл ко мне в больницу, то показалось таким романтичным. Таким правильным и хорошим, что сердце готово было вырваться и закричать от радости. Он не злится.
Мы говорили много, много и долго. Обсудили всё, что произошло, что сводило с ума.
А после мы встречались с ним каждый день, до выписки из больницы. Он был таким добрым и заботливым. Никогда не забуду его тёплый, приветливый взгляд, с которым он смотрел на меня.
Все синяки зажили, и я вернулся в спорт. Да, на восстановление ушло слишком много времени, но всё равно.
*Прошло несколько недель*
Ох уж этот запах турнира… Я всегда его любил. Эта смесь лака для волос, пота, пудры и паркета. Они в смеси создавали неповторимый ни одним парфюмером запах, который мне так дорог. Думаю, если бы такой парфюм создали, и им попшикался какой-нибудь паренёк, я бы точно влюбился в него, точно так же как и в соревнования.
Да, я частенько бываю на турнирах, но этот трепет в сердце никогда не погаснет. Каждый шорох, каждая мелодия, каждый костюм отпечатывается в голове, словно новый. Хотя никогда ничего не меняется. Все те же платья, фраки, рубашки, причёски — всё это каждый раз ощущается по-новому. В особенности крики поддержки, звучащие с разных сторон паркета. Блаженство, хоть ни разу они и не звучат в сторону меня.