Но, когда я вошёл в сам дом, то меня встретил отец. Но почему? Он должен был приехать только в восемь часов, забрать меня с тренировки. Я подумал: «Что случилось? Почему приехал так рано?» Но оказалось, что я это спросил.
— Иди к чёрту, — рявкнул он и, отпихнув меня от двери, вышел в гараж.
Я остался стоять, как вкопанный, пока слышал, как он шумно обувается и сильным хлопком закрывает дверь. Воцарилась тишина. Я прошёл чуть в комнату, поставил портфель, повесил куртку и остановился. Почему так тихо? Братик должен был уже вернуться.
— Братик? — тихим голосом позвал я его. В такой тишине этот вопрос можно было услышать даже из самых удалённых от меня частей дома. Однако никто не откликнулся. — Братик? — повторил я. В дали послышалось мяуканье кота. Он спрыгнул с подоконника, вальяжно направился ко мне. Обычно такого не происходило, он просто лежал на своём месте, иногда мог приподнять свою голову и проводить усталым взглядом.
Кот подошёл ко мне и начал тереться об ноги. Я опустился на корточки и погладил пушистика. Но потом сразу встал и аккуратными шагами пошёл внутрь дома, в сторону нашей, с братом комнаты. Пол тихо заскрипел под ногами, когда я шагнул в короткий коридор, разделяющийся в конце на два помещения: налево — зал — комната родителей, прямо — кабинет — место, в котором мы делали домашние задания. Эх… Помню, как мы с братишкой сидели и делали вид, что делаем домашку, а на самом деле играли в морской бой.
Отбросив хоть и приятные, но всё-таки лишние мысли, я повернул налево, легонько коснулся обоев и заметил, что дверь в нашу с братом комнату была закрыта. Это было странно. Дверь никогда не закрывалась, а если и закрывалась, то только для воскресных проветриваний, которые не всегда давали прок. Пройдя в середину комнаты, я услышал, что в ней кто-то находится. Это было понятно по шелесту ткани на первом этаже кровати, которая никогда не застилалась, да и на втором тоже. Когда ты утром встаёшь в шесть часов, не очень-то хочется возиться с простынёй, одеялом и подушкой, а вечером нет смысла.
Я прислушался лучше. Послышалось тихое тиканье часов, находившихся в кабинете, небольшой ветерок из незакрытого где-то окна и шебуршание. Такое знакомое. Я часто слышал его, но почему мне не хочется признавать, что это действительно именно то, которое мне кажется? Я тихо шагнул к двери. Получилось настолько бесшумно, что даже я ничего не услышал. Прижался ухом к двери и коснулся телесной ручки изогнутой под ладонь. Звук шебуршения ткани остановился. Помнится мне… Нет. Стоп. Хватит вспоминать.
Я немного надавил на ручку. Она не поддалась. Дверь была заперта. Заперта с другой стороны. «Что происходит?» — прозвенел вопрос в голове.
— Братик? — позвал я его, потом постучал легонько в дверь. С другой стороны вновь послышалось шебуршание, которое на этот раз сопровождалось тихим всхлипом. Хотя был ли всхлип на самом деле? Может показалось?
Отпрянув от двери, я тихими аккуратными шагами направился на кухню. За ножом. Это было единственное, что могло бы решить эту маленькую проблемку.
Когда я зашёл туда, кот вновь начал путаться под ногами, словно удерживая меня. Он не хотел, чтобы нож, лежащий в самом первом ящике, возле раковины, под которой, в шкафчике стояло мусорное ведро (мне думается, как и у всех в России). Но, проигнорировав его, я потянул в этот раз за волнистую серебристую ручку, и взял первый попавшийся ножик, как потом окажется — для рыбы.
И вновь я направился в комнату. Почему такое напряжение?
Подойдя к двери, нож коснулся замка, расположенного чуть ниже ручки. Он был устроен просто по-уродски. Дверь закрывалась изнутри, сбоку двери выезжала железная балка, не дававшая ей открыться. А со стороны зала находилась шайбочка, которая повторяла форму самореза на минус. Когда кто-то запирал комнату с той стороны, он поворачивал специальный рычажок, механизм выдвижения срабатывал, а шайбочка поворачивалась. Её можно было аккуратно повернуть со стороны зала с помощью ножа, линейки или ещё чего-нибудь.
Хотя бы такую защиту мне удалось выпросить у отца. Помню, он сильно клацнул зубами, вытаскивая из своего кошелька «лишние» сто-двадцать-пять-рублей-девяносто-девять копеек. Я запомнил эту цифру на всю жизнь.
Я вставил нож в проём — ложбинку в центре шайбочки и медленно повернул. Она легко поддалась. Теперь я также нажал на ручку. Но вот она не поддалась. Кто-то или что-то держало дверь с другой стороны. Но с учётом того, что в нашу комнату, как и, в принципе, в любую другую спальню, было запрещено заносить стулья и ещё какую-нибудь мебель под предлогом того, что это очень опасно, этот кто-то держал дверь.
— Братик. Папа ушёл. Тут только я. Открой пожалуйста, — попросил я жалобным тоном. Но в ответ ничего не последовало. Пришлось чуть сильнее нажать на ручку. Она не поддалась. Ещё чуть-чуть… Послушался щелчок — подпорка упала. Я отворил дверь.
Мой брат лежал на втором, моём, этаже кровати, укутавшись в моё одеяло, отвернувшись к стене. Он плакал. Это было понятно по вздымавшимся плечам.
— Эй, ну ты чего? — я подошёл к кровати и хотел было коснуться его плеча, как он сказал:
— Не трогай меня. — Его тон был очень и очень тихим, подавленным.
— Ну пожалуйста, поговори со мной, — попросил я его.
— Не трогай меня! — вскрикнул он и ударил меня по рукам, которые находились совсем рядом с его плечом.
— I believe in us, and I really do, — начал петь я тихим, тонким голосом, понимая, что фальшивлю. — I can barely take it, can't get over you, — продолжил я, братик немного повернулся. — If you're trying to lose me then you're going the right way boy. — всё ещё продолжая петь, братик начал разворачиваться, его глаза были красными. — I can't turn back the clock, take what I got, — перескочил на другой конец куплета я. — Give me everything…
— Are you trying to make me cry, — подхватил он. — Stop trying cause I'm die die dying.
Так пели мы до конца песни, после чего он обхватил мою шею и разревелся окончательно. Я обнял его сильно-сильно.
— I'm sorry I made you cry… — пропел я эти слова, после чего подняв с кровати, понёс в сторону кабинета, а он всё продолжал плакать и плакать. Моё сердце сжималось каждый раз, как братик всхлипывал и это продолжалось долго. Очень долго.
Когда он всё-таки успокоился, я заставил его умыться. Позже братик рассказал мне, что они поругались с папой, что тот его ударил. А всё было из-за оценок. Из-за оценок, которые не дотягивались до отметок старшего брата, меня. Он был хуже меня в учёбе, что сильно расстраивало папу. Они довольно часто ругались, иногда отец бил братика.
Мы поговорили с ним по душам. Он рассказал мне всё, что произошло за этот день. Было интересно. После я направился в ванную. Мне надо было принять душ. Холодный душ.
Стоя под ним у меня было странное неприятное чувство. Чувство вины. «Если бы я учился не так хорошо, братика бы не ругали? — звучали вопросы: Неужели они так и будут собачиться. Всё ведь из-за меня».
«Винишь себя?» — этот голос был очень громким, моментально перебившим все остальные. Он не был похож ни на один из миллиона тех, что звучали раньше, он был очень злым и низким. «Что?» — это уже был мой личный голос. «Ха-ха-ха. В такой ситуации люди обычно чувствуют… — странный голос затих на несколько секунд, после добавил со страшной силой: Вину!» «В какой?» "В разрушении чужих жизней! Ты же мастер в этом!»
«Что?! Нет. Это не правда!»
«А как же твой друг? Ты ведь не только брату жизнь испортил, но и ему».
«Я хотел ему помочь! Это было не спр…»
«Неправда! — голос ревел у меня в голове: Ты просто ревновал! Ревновал сильно и не смог сдержаться».