— А вы писатель? Романист? — восхищенно прошептала Авдотья.
— Да-а-а, — протяжно вещал Папалексиев, порядком захмелевший и уже начинавший парить. — Я писатель известный. — Изобразив во взгляде некоторую таинственность с налетом богемного лоска, он доверительным тоном добавил: — В некоторых кругах.
— В кругах не бываю — времени, знаете ли, нет, работаю в загсе. Так вот скромненько и живу, — с наигранной простоватостью оправдывалась Авдотья, уловившая в папалексиевских словах элемент фарса. — По образованию я учитель словесности, могу помочь в работе, если считаете нужным.
Предложение Папалексиеву понравилось: с грамотностью у него не все было в порядке, да и в благодарном читателе он нуждался, для начала хотя бы в одном. Доедая вторую порцию, он обдумал обстоятельства и причины для повторного свидания. Желая вызвать еще больший восторг и поклонение знакомой, он щедро предложил:
— А хотите, я почитаю вам первый том своего нового романа? Мне кажется, вы способны его понять и оценить.
Выпив еще немного и рассмотрев Авдотью пьяными глазами, он все более проникался к ней симпатией. Она действительно была особенной.
— Ты знаешь, тебе надо было родиться в другое время, гораздо раньше, в восемнадцатом веке. Тебе нужно было носить открытые платья с… — Тиллим запнулся, мучительно вспоминая услышанное где-то иностранное слово, обозначавшее широкий подол.
— С кринолином, — подсказала Авдотья, которой было понятно, что алкоголь в больших дозах оказывает тормозящее воздействие на мозговые центры и даже писатель после бутылки водки может забыть знакомое слово.
— Да, да, вот именно… Подумать только, такая пышная женщина…
— Не пышная, а величественная, — строго поправила дама.
— Ты даже очень величественная и аппетитная!
— Да я и для нашего времени недурна, раз ты считаешь меня величественной и даже… аппетитной, — заключила Авдотья, хмыкнув в кулачок.
В Папалексиеве опять заговорил Беспредел, и, вспоминая свое былое расположение к Авдотье прежней, он стал твердить Авдотье нынешней:
— Перед такой женщиной, как ты, я просто пластилиновый. Можешь лепить из меня что угодно.
В завершение ужина, окончательно освоившись с ситуацией, распалившийся Тиллим высказал смелое предложение:
— Давайте поедем ко мне домой.
— Может быть, в другой раз. Сегодня уже поздно, — спокойно отвечала зарумянившаяся Авдотья.
Вспомнив о бардаке в комнате, Папалексиев решил сегодня не звать даму в гости, и они договорились встретиться на следующий день после работы, убежденные, что вечер проведен не зря.
VII
Прогуляв работу, чего он никогда себе прежде не позволял, целую ночь и следующий день Тиллим посвятил уборке своей комнаты. «Санкт-Петербургское телевидение не прервет вещания из-за отсутствия на службе ассистента осветителя, даже такого выдающегося, как я», — резонно рассудил Тиллим. Поскольку прежде женщин у него в гостях не бывало, он отнесся к этому мероприятию очень ответственно. Предстоящую уборку мало было назвать генеральной, ибо так обычно называют периодически повторяющееся приведение помещения в полный порядок, здесь же затевалось качественно иное: нужно было не только придать апартаментам божеский вид, но преобразить их внешний облик и заменить их внутреннее содержание так, чтобы гостья ощутила себя в обители муз, где известный прозаик предается вдохновенному сочинительству, забывая о суетном мире. Задача перед Папалексиевым стояла весьма сложная, ведь он жил в самой обыкновенной комнате самой обыкновенной коммунальной квартиры, да к тому же имел очень смутное представление о том, как выглядит жилище писателя, — среди его знакомых не было даже графоманов, кроме разве что Бяни, с которым он встречался только возле Петропавловки, да и тот был скорее читатель, чем писатель. Первым делом Тиллим задумался о перемещении крупных предметов, без которых никак было не обойтись. В его комнате, к примеру, красовался рояль музыканта Левы, некогда поставленный сюда на две недели, но невозмутимо простоявший здесь уже добрых два года. Поначалу Тиллим не мог решить, как же ему поступить: с одной стороны, он знал, что многие уважающие себя сочинители имеют обыкновение время от времени музицировать, чаще всего на фортепьяно, с другой стороны, инструмент занимал слишком много места и его вечно раскрытый исполинский зев грозил поглотить в себе оставшуюся часть жизненного пространства. Зрелище это так удручало впечатлительного Папалексиева, что он в итоге решил вернуть рояль хозяину. Взбудоражив безмятежный сон дома, под недовольные вздохи и стенания жильцов красавец «Becker» ценой неимоверных усилий, приложенных к его транспортировке двумя довольно субтильными молодыми мужчинами, перекочевал на прежнее место. После проделанной работы комната оказалась просто огромной, и теперь можно было производить другие перемещения.