Важнейшей деталью обстановки писательского кабинета являются, конечно же, шкафы с книгами. «Если тебя не окружают умные книги, сам начинаешь глупеть, а писателю быть глупым нельзя», — рассудил Папалексиев. В его комнате никаких книжных полок в помине не было, а читал он только то, что изредка подсовывали Бяня или Лева, поэтому за помощью опять пришлось обращаться к соседу-пианисту, благо у того была бессонница. После некоторого замешательства Лева согласился одолжить Тиллиму в качестве бутафории два шкафа и диван. С диваном-то вдвоем справились быстро, а вот со шкафами… Прежде чем перенести, их пришлось освободить от книг, которые Тиллим потом долго водворял обратно под строгим контролем хозяина. Левина библиотека состояла большей частью из многотомных академических собраний сочинений, всевозможных энциклопедий и, конечно же, нот…
— Тома ставь в порядке возрастания номеров, а не наоборот и не вразнобой, а то твоя дама сочтет, что ты безалаберный холерик. И запомни: порядок на полках рождает стройность мышления, — поучал Лева новоиспеченного романиста, молча внимавшего его советам.
Когда же Папалексиев не удержал в руках тяжелую стопку и книги рассыпались по полу, интеллигентный сосед чуть было не выругался, видя такое небрежное обращение с творениями классиков, но, сдержавшись, опять перешел к наставлениям:
— Нельзя ли поаккуратнее обращаться с книгами?! Это ведь не кирпичи. И вообще, имей в виду, что тут много редких изданий. Вот «Брокгауз», например, — уникальная вещь. Читать никому ничего не давай!
В глубине души Тиллим был уже не рад, что связался с этим «Брокгаузом», однако он заверил Леву, что тот может не беспокоиться за сохранность своего бесценного собрания, предоставив ему в знак благодарности за услуги свою раскладушку и кота в придачу.
Разобравшись с обстановкой «рабочего кабинета», Тиллим взялся за его уборку. Надо сказать, что он уже забыл, когда в последний раз отдавался этому довольно неприятному занятию. В течение всей ночи он выносил мусор, накопленный годами. Чего здесь только не было! Старые газеты, пачки из-под сигарет, полные окурков, просроченные проездные карточки, яблочные огрызки… С пустыми бутылками Тиллим провернул хитрую авантюру: он выкинул на помойку всю стеклотару из-под пива и дешевого портвейна, помойка же, в свою очередь, щедро одарила его сосудами, содержавшими когда-то изысканные напитки. Бережно расставив их в том же самом углу, где прежде была свалена банальная стеклотара, он даже отошел в сторону, чтобы созерцать натюрморт, в котором ценитель мог отыскать разные сорта шампанского, мартини, виски, всевозможные ликеры и коньяки. «Поэты, наверное, больше любят шампанское, прозаики — виски. Пускай Авдотья думает, что у меня разносторонний вкус», — соображал Тиллим, продолжая уборку.
В ту ночь он обнаружил множество вещей, которые считал безвозвратно утерянными, в том числе электроутюг, взятый им давным-давно напрокат у соседки. Взамен этого злополучного утюга пришлось возвращать новый, и вот теперь он отыскался в ворохе грязной одежды. Здесь же Тиллим откопал видовой альбом Санкт-Петербурга на японском языке, чему очень обрадовался, так как до этого момента был уверен, что давно сдал его в букинистический магазин, притом продешевил. Но самой удивительной находкой была кастрюля с пельменями, внезапно исчезнувшая сутки назад. Она преспокойно стояла в ряду головных уборов на полке вешалки для верхней одежды, да еще с таким видом, будто там ей самое место.
Убедившись, что с мусором покончено, а неожиданных обретений больше не будет, Папалексиев никак не мог успокоиться: его смущали стены. Обои, наклеенные еще кем-то из прежних жильцов, пестрели жирными пятнами, местами можно было разобрать номер телефона какого-нибудь случайного знакомого, с которым здесь пили пиво. «Как они меня все достали: вечно норовят жрать руками рыбу, а потом вытереть о стену пальцы!» — злился Тиллим. С досады он схватил отыскавшийся альбом, ножницы и принялся решительно кромсать страницы, вырезая самые эффектные фотографии и тут же заклеивая ими наиболее впечатляющие места обоев. Таким образом, уже через несколько минут Папалексиев почувствовал себя стоящим возле любимой Петропавловки, ибо теперь его окружали виды архитектурных достопримечательностей невских берегов.