4 генваря 1800 г. от Р. Х.
Вот, кажется, и свершилось ожидаемое! Господи, неужели я снова влюблена? Волнуюсь, как юница! А кто скажет, что я не юна? Кому придет в голову, что мне скоро… Впрочем, даже бумаге не стану доверять тайну своего возраста: пусть сие останется ведомо лишь мне да Творцу. Но что это я? Как бьется сердце! Да было ли со мной когда такое? И все он, этот прекрасный француз! Мне представили его вчера на балу у графа Агнивцева. Достаточно было лишь увидеть его, чтобы понять — вот тот мужчина, которого я ждала долгие годы. Он высок, статен, у него большие серые глаза, каштановые вьющиеся волосы, модные бакенбарды; губы у него тонкие, что выдает натуру ранимую, поэтическую, на подбородке премилая ямочка. И сейчас предо мной дорогой облик: ни в чем не вижу изъяна. Правду говоря, когда он прикасался губами к моей руке, внутри у меня все так и таяло. С этого момента я старалась очаровать столь милого француза, но ни откровенные взгляды, коими я пыталась привлечь его внимание, ни какие-либо иные женские хитрости не возымели действия. В тот вечер он оставался холодно учтив в обращении со мной. Подобное было и во вторую нашу встречу, на другом приеме. На сей раз мне показалось, что он вообще не заметил моего присутствия. И это в то время, когда на меня были устремлены восторженные взгляды множества светских львов, мечтающих хоть о малейшем знаке внимания с моей стороны! Но я не почувствовала обиды. Будь на месте этого monsieur кто другой, я, несомненно, нашла бы способ проучить подобного невежу, и он пожалел бы, что пренебрег вниманием Авдотьи Троеполовой; в сем же случае я сама осталась огорчена тем, что не вызвала в таинственном иностранце интереса к своей персоне. Впрочем, не стоит так уж печалиться: я не использовала еще своего главного средства, дабы овладеть его сердцем! Доброжелатели, кои всегда готовы услужить, уже шепнули мне, что monsieur Б. будет завтра на моем спектакле, и уж тогда-то ему не удастся ускользнуть от стрелы Амура.
P.S. Вот еще что: виновник моего сердечного недуга имеет титул маркиза, в Россию прибыл с дипломатической миссией по военным делам (впрочем, я в этом ничего не смыслю). Да! Говорят, будто богат он сказочно. Право же, странно: раньше я запомнила бы сие первым делом и только о том и мечтала бы, как получить доступ к его кошельку, теперь же, запечатлев в душе милый образ, я чуть не забыла о том, что предмет сердечной страсти ко всему еще и состоятелен. Чудно!
5 генваря 1800 г. от Р. Х.
Увы и ах: любезный сердцу соловей избежал моих силков, и если я была когда-то по-настоящему раздосадована, то именно сегодня. В который раз в театре нашем представляли комедию-оперу «Мельник — колдун, обманщик и сват», сочинения господ Аблесимова и Соколовского. Сия веселая пиеса из жизни простолюдинов вот уж лет двадцать имеет множество восхитившихся спектатеров и вызывает самые бурные рукоплескания, даже иностранцы слушают с любопытством. И сегодня, как всегда, принимали благожелательно. Я играла крестьянскую девушку Анюту, желающую воссоединения с возлюбленным. Маркиза Б. заметила я фазу: он сидел в окружении французских дипломатов в одной из лож бенуара. С первых минут представления все мои чувства устремились к нему, в уста Анюты я вкладывала всю нежность свою, всю неутоленную страсть, обращая взгляд в сторону желанного гостя:
А когда разыгрывали сцену гадания на жениха, в коей героине моей является суженый-ряженый, я чуть было не упорхнула в залу к своему избраннику со словами:
Не знаю, понял ли француз, к кому обращены сии слова, но, к моему великому расстройству, он и бровью не повел, будто не слышал ни слова, не встретил моего взгляда! Верно, он плохо разумеет по-русски, однако как все же обидно! После спектакля один уважаемый господин, заслуживающий всяческого доверия, заметил мне, что иностранец считает комедию легкомысленным развлечением, пригодным разве лишь для того, чтобы время от времени разогнать скуку, и никогда не признает искусством. Вкус его воспитан будто бы высокой трагедией древних авторов, равно как и драмами Корнеля и Расина, а не дурачествами комедиантов. Так-то вот! Помнится, укорял меня один батюшка на предмет моего ремесла, а я не вняла его наставлениям. Что же делать теперь? Разве думала я когда, что чье-то сердце окажется для меня крепким орешком?