Трехголовые существа и лапти, что на них, стали моими матросами. Вместе забавляясь прибаутками о сказочных лесах, мы плыли и плыли, желая растеряться в пустотном кремнии и навечно прослыть шапочными чудачниками.
Пустота и желание славы – о взрыве небесном я говорю теперь. Став Странницей, я могу выбирать корабли на свой вкус и лад, и сё. Матросы с их фантастическими лапами мне не указ.
Торопыжничали они смуро подскакивая от каждого толчка каждой взрывающейся бомбочки. Летнее время хорошая пора для подобных забав. Я хотел прибыть в порт звездчатого Цветка, навестить своего родителя да испить зеленого молочку.
Уют теплой негой подхватывал мою перьевую шляпу и уносил ее самозабвение в прерии такой вышины, что мне и не снилось то никогда. Мерцание персиковой девы во снах продолжает навещать мой дух. Он зрит на ее округлости и желает, чтобы и у меня было подобное.
О, как Дух славен мой!
Но подожди, став Странницей не получил ли я девичьего тела? Гулко осмотрев свою форму, я понял, почему матросы так странно на меня смотрели. Я был муже-птицей коробочной пластины, лишь голос мой щебетал лиловою красой.
Ах, что за время настало, пришла пора растрещать свой корабль. Мы скопом взяли взрывные сетчатки, расставили то по углам да долам, вышли на воздушную стоянку и взорвали плавучее средство плакучим веществом.
Мы радовались три дня и три ночи, памятуя лишь о Страннице, что была позабыта так же, как и Звездная Пустошь. О ней сейчас я буду писать дневниковые страсти, присаживайтесь поудобнее!
Троном и травой молочной пены седьмая печать сделалась красной, подобной призрачному дыханию. Ночами то сновало перед лицом измененной снежностью и льдистостью остывших снов.
Рты у жителей обиталища были плотно закрыты, заставлены дощечками из мирры и ладана. Деревья эти приготавливались для пищи, а молочной зеленоватостью лишь долгая победа (над разумом) делала земляные насыпи пригодными для жития.
Частично этот кадр, из мест что на окраине Звездной пустоши, напоминал крепкую космическую пыль. Бытие здесь идет искусительно медленно, время уже давно оставило эти места, предпочитая более насыщенное мысленное и материальное существование. Пустошь как росинка по утру по заре и красному солнцу шествует по зеленым домам хлорофилла, превращаясь затем в тяжелый хлороформ.
Взрывом была уничтожена добрая часть сознательных существ. Их жидкая формация смешно стекала в цветковые канализационные люки. Страннику было положено воссоздавать себе подобных как в поле Ж. так и в поле М. Люки, отделяющие стерильные пространства рождения от мира цветочной пыльцы, были гладко прибиты к железным дровосекам, стоящим на страже чудотворного созидания. Хлопчатобумажные полотенца колокольчиками позвякивали в руках, из грудей выпадали горящие младенцы, а сполохи ядерного пламени озаряли день искристым светом. И ночи тогда не было. Ни одного темного уголка на многие тысячи километров вокруг!
Из-под наперстка перед сотнями дорог взаправду делалось море извилистой порой. На небесных постаментах и на очертелой дуге, седьмая пятка возжелала руки Рассказчика, чья цветастая заплата ярко алела на месте кровавого разрыва.
Озеро Грац вместе со свитой своей днем раскрашивали статуи горячими сатанинскими кружками, а ночью развозили напитки с кофеиниумом для праздничных столов.
Самодельными складками конусообразные ветви дерев гулко шелестели Цветку-Звезде о возвращении нового Странника, и птица моя всей возможной правдой расшила парением мерцающие небесные сады. Наблюдать за тем было великолепно.
Пустошь из звезд и пыли проявила свою мрачность: бездны порог преодолен будет за пять секунд и два часа. Зачем они все млеют от переходов на правду, если от лжи было больше толка?
«Понимаешь, взрывом корабля ты не уничтожил соцветие боли, а только медяную рану разбередил. Посему заклинаю тебя, Странник, да отыщешь ты родную гавань без помощи всяких механизмов и будет тебе отрада суток лунных и солнечных».
Золотой подвал, сближение, а теперь вот «взрыв». Если так дела пойдут и дальше, то не миновать войны нам. Любовь изгладит углы, но мертвое племя уже на полпути от Шепчущего города Смар, а посему нам предстоит их встретить самым радушным приемом.
Запечатывай давай свое зеленое молоко, а я приведу Странницу-Чашку и птичий костюм. Твои лохмотья, Альятта, уже никуда не годятся. 2-5-7!
О любви небесной
Мастерами опытными просторные вакхи приходят в моменты отчаяния, когда уже «сделать что-то» кажется невозможным. Когда кажется невозможным Все – платье падает в небеса, расправляя свои крылья. Чудесные ее объятия восходят на пантеон великой Изначальности.