========== Часть первая ==========
Прошло, казалось бы, достаточно много времени, чтобы вместе с физической болью притупилась и душевная, и Хэнк был почти уверен, что самое страшное и сложное позади. И даже это «почти» было лишь данью свойственному ученым скептицизму, не более. Уже немного померкли воспоминания о злополучной пуле, о времени, проведенном в больнице, о том, как сам Чарльз объявил вердикт врача, прочитав его мысли еще до того, как последний вошел в палату. Хэнк им бесконечно восхищался, пусть и видел, как тот порой едва выдерживает, как иногда дает слабину, но все-таки почти не позволяет никому догадаться о своих реальных чувствах. Хэнк им бесконечно гордился и бесконечно его жалел, даже с высоты собственного возраста. Его уважение заметно пошатнулось, когда «все худшее осталось позади» и Чарльз смог вернуться в поместье.
— Боже, Чарльз, серьезно? Как ты вообще себе это представляешь? — не выдержав, раздраженно простонал Хэнк, застав профессора за попыткой самостоятельно забраться на крыльцо после его ежедневной прогулки по саду. — Парапеты поставят буквально на этой неделе, уже даже закупили материалы. Мне правда совершенно не сложно помочь, — ловко приподняв и подтолкнув инвалидное кресло, напомнил он, видя только затылок Чарльза, но не сомневаясь, что тот сейчас закатывает глаза и поджимает губы, чтобы не ляпнуть Хэнку что-нибудь в ответ. И, черт возьми, Маккой прекрасно мог понять его чувства, ведь телепат находился дома почти месяц, а выкидывать подобные фокусы начал буквально в первый же день, когда Хэнк еще боялся прямо говорить с ним, чтобы не задеть — было неловко поднимать тему его инвалидности. Но, спустя примерно три недели, сдерживаться стало просто невозможно — Чарльз словно постоянно пытался убиться, отказываясь от помощи с подъемом, с пересаживанием на кровать, с приемом ванны и еще тысячей мелочей, включая те, к которым пока не привык, и те, с которыми, вероятно, уже никогда не сможет справляться самостоятельно.
— Ты же не отказывался от помощи в госпитале, в чем дело теперь? Если тебе так не нравится просить именно моей помощи, помощи того, кто тебя знает, мы могли бы позволить себе сиделку или медбрата, — мирно предложил Хэнк, на автомате продолжая толкать кресло Чарльза и на ровной поверхности, пусть конкретно сейчас Ксавье и сам неплохо справлялся. К тому же, он, видимо, отвлекся на слова Маккоя, отчего и не особенно сопротивлялся его помощи в данный конкретный момент.
— Нет, не нужно никого нанимать, — несмотря на пережитое, Чарльз все же был способен улыбаться так же мягко и тепло, как делал это до трагедии, чему Хэнк, как и все обитатели особняка, был безмерно рад, каждый раз отвечая наставнику схожим выражением лица и внимательно слушая. — Не хочу, чтобы кто-то еще увидел меня голым, пока не согласится хотя бы на второе свидание.
Хэнк только качал головой, вскоре позволяя Чарльзу снова уйти от этого разговора до следующего раза, когда придется ловить его у лестниц, около высоких книжных стеллажей, в дверях ванной… Хэнк также не сомневался, что Ксавье из лучших побуждений старается быть как можно самостоятельнее, вот только все его благие намерения выходили им всем боком, ведь в своих попытках не привлекать к себе лишнего внимания, он в итоге делал это с удвоенной силой. Как бы такое поведение не раздражало Маккоя, оно же его вдохновляло. Казалось, что Чарльз, в своих постоянных попытках справиться с бытовыми мелочами, удачно отвлекался от куда более серьезных и мрачных переживаний. Подсознательно Хэнк всегда знал, что это только казалось, но обманываться было весьма удобно. По крайней мере, некоторое время.
— Я думал, что ты угостишь и меня, решив открыть что-то из своей коллекции, — хмыкнул Маккой, заметив Чарльза в кабинете с початой бутылкой виски на столе и уже пустым, явно не первым, стаканом. — А если серьезно, то еще прошло не так много времени с выписки, я думаю, это не пойдет тебе на пользу, — подходя ближе, начал было он, вдруг заметив, что Чарльз выглядит расстроенным куда больше обычного, пожалуй, даже больше, чем когда очнулся после Кубы, когда узнал о диагнозе. Хэнк болезненно сглотнул, нахмурившись — с некоторых пор он постоянно ждал плохих новостей.
— Ничего не случилось, — опережая почти сорвавшийся с губ друга вопрос, подал голос Чарльз, нервно улыбнувшись и нарочито спокойно собрав рукавом влагу с собственных глаз. — Просто ностальгия. У стариков-профессоров такое бывает, — усмехнулся он, все же доставая из-под стола и второй стакан и тут же наполняя уже оба.
— Можешь не тратить время на этот разговор, я знаю, что в школе все прекрасно, наше дело приносит пользу, а помимо меня есть куда более беспомощные и бедные живые существа. Я все это знаю, Хэнк, — приподняв стакан, напомнил Чарльз.
В последующие пару часов профессор Чарльз Ксавье методично напивался, молча практически все время, но иногда все же озвучивая некоторые свои мысли, порой даже улыбаясь и рассказывая Хэнку забавные случаи из их с Рейвен общего детства. Маккой практически не пил, а, благодаря этой откровенности, еще и начал наконец вникать в истинную причину неожиданного приступа профессорской меланхолии.
— Знаешь, а ведь я даже пригласил его на свидание. А он согласился, — рассматривая янтарную жидкость на дне опустевшей бутылки, вдруг почти шепотом произнес Чарльз, лишь после поднимая глаза на Хэнка и улыбаясь до того печально, что у последнего что-то защемило в груди. — Конечно, дату мы не выбирали, отложив до окончания всей этой заварушки с Шоу и русскими. И ведь даже сейчас не могу сказать, что я не хочу его видеть, эти вечера были волшебными, я ни с кем так не ладил. Ох, Хэнк, ты не представляешь, как сильно я надеюсь, что мы еще увидим его и Рейвен, и что это будут не ужасные новости, — покачав головой, нахмурился Чарльз.
В тот вечер он больше ничего не сказал. Впрочем, как и Хэнк, лишь выслушавший друга, в который раз оставаясь его плечом, на которое можно было опереться, в том числе буквально, когда понадобилось уложить мужчину в его постель. Прилично выпив, он выглядел пугающе трезвым и даже вел себя разумнее, но Хэнку было больше обычного неловко поднимать его на руки и даже не хватило сил выдавить из себя стандартное «спокойной ночи». Может быть, Чарльз невольно проецировал свою подавленность, может быть, ему это было не нужно, чтобы Хэнк заразился его настроением. Но, в любом случае, именно по этой причине Маккой всю ночь думал, как бы он мог хоть немного помочь, и, к счастью или нет, но эти мысли оказались вполне плодотворны.
========== Часть вторая ==========
Хэнк не помнил, когда в последний раз он был так одержим идеей. Над каждым своим проектом еще молодой парень пахал, как проклятый, однако те бессонные ночи нельзя было сравнить с тем, что творилось с Маккоем теперь, ведь сейчас он видел в своем творении едва ли не единственную отраду для покалеченного телом и душой профессора. Не было никаких гарантий, что эта задумка поможет хоть чем-то, однако Хэнку было проще сконцентрироваться хоть на чем-то, кроме бесконечного слежения за Ксавье, совсем отбившимся от рук. Собственно, только Чарльз и вынуждал Хэнка отрываться от работы, точнее, Чарльз, сон и немного еды. Следя за рационом профессора, Хэнк невольно сам стал питаться более-менее регулярно и, наверное, это был действительно единственный плюс из всей ситуации.
Чарльз видел, что Хэнк чем-то серьезно увлечен и даже порывался об этом спросить, но его любопытства было недостаточно для такого серьезного шага — подать голос и проявить интерес к жизни. Однако, такой расклад и ему казался достаточно удачным — занятый и увлеченный Маккой все же уделял ему хоть немного меньше времени, чем раньше, отчего Ксавье чувствовал себя комфортнее и смелее, вновь и вновь стараясь справляться со всем самостоятельно, что, в целом, действительно получалось куда лучше, чем под бесконечным осуждающим контролем Хэнка, не знавшего границ своей заботе.
Неделя за неделей Маккой скрывался в своей лаборатории и Чарльз молча наблюдал за переменами его настроения. Как бы профессор не старался изображать ко всему полное безразличие, он все равно мысленно задавался вопросом: чем таким занимается Хэнк в своей каморке, раз это таинственное нечто заставляет его то буквально летать от счастья, то угрюмо ковыряться в своем скромном ужине, и вовсе не обращая на Чарльза никакого внимания.