Да, она страдала. Но даже так… Неужели все те желания, о которых она говорила мне вечером, были для неё пустым звуком? Как она смела вот так вот умолять о смерти, когда я из кожи вон лез, чтобы сохранить её жизнь? За что мне всё это, чёрт побери?!
Гермиона притихла, и лишь её плечи продолжали трястись в беззвучных рыданиях. Она с явным трудом развернула голову, встречаясь со мной взглядом. И клянусь всем, что у меня ещё осталось, именно в тот момент, когда я заглянул в измученные карие радужки, наполненные солёной влагой, я уже возненавидел себя.
За свою порочную семью, за свой подростковый выбор принять метку, пусть меня особо никто и не спрашивал. За все хуёвые измывательства, коими я поливал Гермиону каждый раз, стоило ей оказаться в зоне досягаемости. За проклятие, что наслала на неё моя тётка. А я уверен, это сделала именно Беллатриса. Прямо, сука, в нашем поместье, пока я стоял, забившись в углу гостиной, и так же, как сейчас, сжимался от страха, не зная, что мне вообще делать. За то, что орал на Гермиону, как сумасшедший, вливая в себя бутылку за бутылкой, пока она приносила мне супчики на обед.
Если так подумать, то я причастен ко всему дерьму, через которое протащила её жизнь.
И вот, прямо сейчас, Гермиона просила прекратить её мучения. И даже этого я, сука, не мог сделать.
— Драко… — пробормотала она.
Я поджал губы и слегка прищурился, когда заметил толику осознанности в её заплаканных глазах. Неужели ей стало лучше?.. Или я уже брежу?..
— Я чувствую… — она судорожно вздохнула, сдерживая, кажется, рвотный позыв, — я умираю, — закончила она, и моё сердце пропустило удар. Болезненно сжалось, намереваясь остановиться вместо её. Отдать всё, что у меня осталось.
— Если я дам тебе дозу, даже если ты выживешь, — шёпотом заговорил я, не в силах отвести взгляда от карих радужек, что до сих пор взирали на меня с немой мольбой, — я больше не смогу быть рядом, Гермиона. Буду винить себя до конца жизни, ты понимаешь?
— Пожалуйста, Драко, — прохрипела она, пытаясь привстать на дрожащей руке и начиная смотреть куда-то в пустоту.
— Не заставляй меня ненавидеть себя ещё больше, прошу тебя. Осталось меньше часа. И потом ты будешь свободна вместе… вместе со мной, — я набрал в грудь побольше воздуха и схватился за столешницу позади, чтобы не упасть от того, что собирался сказать.
Вопрос ребром. Вопрос, что сидел во мне ещё, наверное, с нашего первого секса. Вопрос, который не давал мне покоя целый месяц. И, Мерлин, лучше ей ответить, пока снова не начался приступ, потому что иначе я точно свихнусь.
Если согласится, если вспомнит хоть о чём-то, кроме наркотиков, я останусь с ней. Буду рядом столько, сколько она сама захочет, и сделаю всё, чтобы подарить ей ту жизнь, о которой она мечтала.
Если же нет… Если всё это время, что я так отчаянно нуждался в Гермионе, она всегда мечтала только о датуре, я уйду. Дам ей дозу, отведу к Крейгу и просто исчезну нахуй, лишь бы не видеть её. Лишь бы не напоминать самому себе о том, как я собственноручно с самого детства губил чью-то жизнь. И как от меня отказались. Заслуженно, сука, но всё ещё не менее мучительно.
— Датур или жизнь, о которой ты мечтала? Выбирай, Гермиона. Прямо сейчас.
Грейнджер моргнула, и по её щеке покатилась крупная слезинка. Руки дрожали, волосы были растрёпаны, а всё лицо перепачкано в крови. Её слегка пошатывало, как вдруг всё её тело вздрогнуло, как от удара.
— Датур… — прошептала она и тут же скривилась от боли, вновь начиная пронзительно кричать, корчась на полу.
В сознании ли она вообще? Слышала ли она меня? Вопросы начали щекотать подкорку сознания, будто пытаясь отговорить меня от опрометчивого шага.
Но всё было слишком: её мольбы, её боль, её отказ в полубреде.
Я протянул руку за книжные стопки на её столе, в небольшое углубление под подоконником, выуживая пакетик с датуром. Крутил его несколько секунд меж пальцами, шевеля подушечками в унисон с криками боли. И думал… хотя уже наверняка знал, что сделаю.
Гермиона опять умоляла её убить.
Она убивала меня.
Собственноручно похищала наш шанс на светлое будущее, на счастливую совместную жизнь, после того как сама же его и подарила. Рушила мои воздушные замки, как обычно, даже не осознавая этого. И я бросил пакетик на пол, ближе к ней.
Гермиона тут же кинулась к нему, а я, не в силах больше наблюдать за этим, сел в кресло у стены, устало прикрывая глаза ладонью.
И не осталось паники, не осталось боли. Внутри меня была лишь сосущая пустота, перед которой в страхе разбегались все прочие эмоции. И сам я был лишь пустым местом, ведь Гермиона, недолго думая, тут же рухнула носом в порошок, наконец-то затихая и даря этой спальне ужасающую тишину.
Мерлин, лучше бы она кричала.
Блейз был неправ, когда утверждал, что я буду справляться с болью алкоголем и наркотиками. Нет… сейчас мне хотелось только умереть.
Спустя несколько минут, за которые я мысленно успел попрощаться со всем, что мне было дорого, Гермиона пришла в себя. Она осторожно поднялась на ноги, придерживаясь за матрас кровати, и заметно пошатывалась.
Так или иначе, она жива. А значит, пока что всё хорошо. Но радостью во мне тут же исчезла, ведь Гермиона, не обратив на меня никакого внимания, поплелась в ванную.
— Скажи, это того стоило? — бросил ей в спину я.
Стоил ли датур той жизни, от которой ты отказалась?
Гермиона застыла, медленно разворачиваясь. Так, словно вообще забыла, что в комнате есть кто-то кроме неё. Отвешивала мне незримую оплеуху своим безразличием, которое заставляло моё сердце снова обливаться кровью от раны, что не успела затянуться.
— Да, — она чуть помедлила, отводя взгляд в сторону. — Прости.
Гермиона отвернулась и зашагала дальше. Так, словно я был лишь бесполезным препятствием.
Если всё это время, что я так отчаянно нуждался в Гермионе, она всегда мечтала только о датуре, я уйду.
Я хмыкнул, вспоминая свои мысли и уже точно зная, что должен сделать дальше. Что будет правильным. Для нас двоих.
— Ты сделала свой выбор, Грейнджер, — холодно озвучил я, в то время как внутренне молился, что она остановится и скажет хотя бы идиотское «спасибо». Скажет хоть что-то, что заставило бы меня поверить, что всё было не напрасным. Позволит мне почувствовать себя чем-то большим в её жизни, чем бесполезной пустотой.
Но Гермиона не остановилась. И она промолчала.
Хлопок двери в ванную, и я рывком бросился к кровати, откупоривая бутылёк с успокоительным и разом опустошая весь флакон.
***
Я пришёл в себя от безумных сокращений желудка. Всё внутри скручивалось от неконтролируемых спазмов, и мне казалось, что ещё чуть-чуть и меня наверняка вывернет наизнанку. Перед глазами всё расплывалось, и первое, что я увидел чётко, — это узоры на том самом злополучном ковре в спальне Гермионы. Мои дрожащие пальцы рук и простыня, перепачканная в испражнениях желудка. Я обнаружил себя стоящим на четвереньках посреди комнаты и судорожно сглотнул, морщась оттого, как желчь раздирала глотку изнутри.
Подняв голову и удручённо подметив, насколько тяжело мне это далось, я разглядел перед собой Блейза, стоящего ко мне спиной в своём парадном костюме. Он ворчал себе под нос, с силой отряхивая перепачканную руку, и, если бы по перепонкам не бил собственный пульс, до ушей наверняка бы донёсся благой мат.
Наконец он сдался и наложил на руку очищающее, пока я сидел на полу, схватившись за виски, и пытался понять, что вообще, блять, происходило вокруг.
Пока выходило с трудом. Будто я выпил бутылок пять огневиски, не меньше.
— Напомни мне выучить заклинание, вызывающее рвоту, — недовольно буркнул Блейз, услышав, видимо, моё ворочание на полу.
Его слова напрочь сбили ход мыслей, и я обречённо вздохнул, качнув головой. Безуспешно пытался снять наваждение, окутавшее разум.