— Иди к нам на кухню, сынок.
Я его сын, но, так или иначе, меня все еще раздражает, когда он называет меня так. Меня раздражает, насколько это неправильно. Мы никогда не были близки.
— Мне нужно отдохнуть.
Я отворачиваюсь от него, держа сумку в руке, и поднимаюсь по лестнице.
— Присоединяйся к семье через несколько минут. Отдохнешь попозже.
Я напрягаюсь из-за его командного тона, но отказываюсь отвечать. Я не уверен, что смогу. Если я отвечу, это будет примерно так: «Ты оторвал меня от моей семьи».
Райан всегда был мне как брат. Несмотря ни на что. Но я потерял постоянную связь с мамой.
Я потерял Киру.
Думаю, я в самом деле ненавижу его за это. Но с этим ничего не поделаешь.
Ярость бешено клокочет в груди, я иду прямиком в свою комнату и остаюсь там следующие десять часов под предлогом отдыха.
В реальности я отчаянно пытаюсь убедить себя в том, что раз Кира меня игнорирует — это хорошо. Это необходимо.
Спустя три дня у нее это так чертовски хорошо получается, что я готов взорваться.
Дважды. Я ловлю ее взгляд дважды. И каждый раз взгляды в мою сторону разжигают во мне ярость. Я не могу видеть ее боль, которая могла бы убить на месте любого тупицу, осмелившегося так поступить с ней.
Но опять же, я тот, кто сделал это с нею. И единственный, кто может это исправить. Черт бы меня побрал. Я просто хочу крепко обнять ее и все исправить.
Рождественский ужин — молчаливое действо. Просто Райан, Кира, я, Соня и мой отец. Который сейчас пристает к Кире с тем, что никто не разговаривает, и если он скажет еще что-нибудь вместо того, чтобы оставить всех в покое, думаю, я проткну его руку вилкой.
Да. Моего собственного отца.
Единственная хорошая вещь в том, что она никому не рассказала — никто не знает, что на самом деле проблема во мне.
К черту это. Лучше бы все узнали правду, чем видеть ее такой. Если после этого она начнет улыбаться... Черт даже мой отец понял бы, и я был бы счастлив.
— Стивен, ты же знаешь: она плохо чувствует себя уже несколько недель, — тихо говорит Соня, с нотками осуждения в голосе. А у меня такое чувство, словно она вонзила вилку мне в грудь. — Оставь ее. Я просто счастлива, что она здесь с нами.
Счастливого, нахрен, мне Рождества, верно?
Настало время отправиться в гостиную и распаковать подарки, когда Кира предлагает отнести тарелки на кухню и встает.
Все это длится не больше трех минут. Целых три минуты.
Райан встает, выходит из комнаты, чтобы ответить на звонок. Вероятно, это Дана.
Соня и отец идут в сторону гостиной, очевидно ожидая, что я последую за ними.
Я потерялся на почти двадцать шесть секунд после этого. Потом я поднимаюсь, действуя на чистом инстинкте, и направляюсь на кухню.
Я не должен этого делать. Думаю, сам Господь понимает это в данную минуту.
Но я стараюсь не думать об этом. Хочу полностью выбросить все из головы. Мое тело изголодалось. Весь здравый смысл покинул меня. Я не могу смириться с пустотой, не могу больше оставаться на расстоянии.
Не могу оставаться в стороне, когда она смотрит на меня таким образом.
Не знаю, что с этим делать, но к черту все. Я должен сделать хоть что-нибудь.
Кира
Меня трясет, когда я пытаюсь не сжимать бедра. Мои трусики намокли. Мое сердце обезумело. Это чистая, раскаленная похоть, и в очередной раз она обжигает все мои нервные окончания.
Это самое бодрящее, что я чувствую за последние пять месяцев. Это все из-за того, что я хочу чужого мужчину. Мужчину, который сейчас принадлежит другой, причем во всех смыслах. Я даже не чувствую вкус еды во время ужина. Знание того, что он принадлежит кому-то другому, заставляет мою страсть к нему взлететь на совершенно новый уровень.
Как я могу так сильно желать кого-то, кто не принадлежит мне?
Сидеть с ним за одним столом хуже любого ада, через который мне приходилось пройти. Не знаю, какого черта меня дернуло одеть юбку.
Когда я скрещиваю ноги под столом в отчаянной попытке успокоиться, я снова замечаю, как взгляд Брайдена направлен в мою сторону. Могу поклясться: что-то мелькает в его глазах, — потом пустота. Выражение его лица становится абсолютно равнодушным.
Неужели мои мучения заметны, даже при мимолетном взгляде? Неужели я не в состоянии скрыть это? Наверное, это замечают все. Как и он, вероятно.
Он предпочитает проигнорировать это.
Эта мысль причиняет боль больше, чем что-либо.
Я поднимаюсь и предлагаю помочь с посудой. Чтобы убраться оттуда. Я не могу справиться с этой мукой. Дикая, примитивная часть меня кипит, требуя наброситься на человека, явившегося причиной этого.