Но это не так. Я ощущаю холод, как и покалывание в ладонях из-за дверной рамы, которую я сжимаю так сильно, что практически сломал ее. Все это говорит о том, что я не сплю.
Ярость и боль взрываются внутри меня. Нож в моих внутренностях скручивает и поднимается выше ломаной линией.
Черт, черт, черт. Это не может быть правдой.
Звук удара, сопровождающийся дребезгом разлетевшихся осколков, возвращает мое внимание к голосам в комнате.
— Ты не могла выбрать никого получше, чем Остин-хренов-Рид, Кира?
Я отшатываюсь от двери, внутри меня бушует ярость. Мои глаза широко раскрыты, тело дрожит, пока я пялюсь на дверь.
Нет. Только не он. Только не с Остином.
Я убью его. Я, черт подери, убью его.
Кира спала с Остином.
Она потеряла свою чертову девственность с этим мелким сукиным сыном. С ублюдком, от которого я просил держаться подальше.
Он забрал то, что принадлежало мне.
Я хочу выплеснуть свой гнев. Каждая мышца болит, готовая для разрушений, чтобы закричать, выпустить это.
Но тогда он поймет. Райан узнает.
Прежде, чем понимаю это, я выхожу за дверь на холод и снег. Мои ботинки стучат по земле, разбивая корку льда, покрытую снегом, который хрустит так, как я хочу чтобы хрустнуло лицо Остина. И я бегу. Без пальто, без машины, и мне плевать на это.
Я бегу.
Потому что это все, что я могу делать.
Воздух обжигает мои легкие, но я не останавливаюсь. Я не могу.
Свет фар, сигналы автомобилей, — ничто не беспокоит меня. Необходимость повернуть время вспять подгоняет меня, как Супермена.
Но я не герой.
Я не знатен. Не благороден.
Я подлец.
Я придурок.
Бессильный, но который только и делает, что причиняет ей боль.
Кира.
Моя Кира.
Она сделала это. Она, черт возьми, сделала это.
Я единственный был в этом виноват. Я подтолкнул ее, практически подложил ее под него.
Ему.
Потому что она знала. Моя ревность показала ей.
Остин был лучшим способом обидеть меня. Отдав ему то, что принадлежит мне, на что я хотел заявить права, но не смог.
Неудачно поставив ногу, падаю на колени, руками утопая в снегу. Каждый вдох причиняет боль, резкая обжигающая боль выходит с облаком выдыхаемого воздуха.
Я поднимаю взгляд, но не узнаю ничего вокруг себя.
В следующее мгновение я стараюсь отдышаться, прежде чем встаю и вытираю снег с моих рук о джинсы. Потом замечаю бар через дорогу. Не знаю, где нахожусь, или как далеко я убежал, но точно знаю, что моя задница готова надраться.
Холод просачивается сквозь туман в голове, пока я перехожу улицу, свет фонарей ведет меня. Из-за тепла мою кожу покалывает. Бар практически пустой. Покрыт мраком, убогий, в воздухе витает сигаретный дым, воняет несколькими обывателями и здоровенным, похожим на байкера, барменом.
Я сажусь на табурет за барной стойкой и провожу рукой по волосам, смахивая сосульки, которые образовались на длинных прядях. Мои пальцы покалывает и это сложно контролировать.
— Парень, ты в порядке? — спрашивает бармен.
Когда я поднимаю взгляд, на его лице отражается жалость. Я что, выгляжу настолько плохо?
— Все хорошо. Можно мне бутылку?
— Чего именно?
— Чего-нибудь покрепче.
Он издает хриплый смешок.
— Сначала удостоверение, потом твои проблемы с девушкой.
Я достаю кошелек и поддельное удостоверение. Мы с Райаном сделали их два года назад, и оно стоило каждого цента из тех двух тысяч, что я заплатил. Он смотрит на него, потом на меня. Его губы складываются в жесткую линию, потом он кивает и возвращает его.
— Годится.
Я выгибаю бровь, когда он достает бутылку «Джека» и стакан. Если он сомневался в этом, то он первый. Не то, чтобы это будет иметь значение через несколько месяцев. Потом я получу настоящее удостоверение.
Я опрокидываю первый стакан, мое лицо кривится из-за неприятного жжения.
— Повтори.
— Все настолько плохо?
Я киваю.
— Конец света.
Он пыхтит, когда наливает следующий.
— Ох уж эти мне проблемы с девушками.
— Как ты узнал?
Он ставит передо мной бутылку и хлопает своей большой рукой по барной стойке.
— Потому что только у женщин есть сила разрушить мир мужчины.
Он уходит, оставляя меня с мыслями о его словах. Они подобны наваждению.
Это правда.
Не важно, как далеко я пытался держаться от Киры, это всегда было невозможным.