К шагам прибавляются новые, бегущие, все равно. Все равно. Всеравновсеравно. Пусть смотрят они, кто смеялся над ней, над хилой девчонкой, что решила влезть в эту мужскую профессию, пусть смотрят, а потом перемывают косточки. Одну за другой, пока не успокоятся. Пока не разберут её скелет целиком.
— Голдштейн, — он обхватывает ее за плечи, не так, как Джон. Одним движением укрывает от всего мира, прижимает к плечу, не давая вырваться, и что-то тихо шепчет на ухо. Наверняка что-то успокаивающее. «Не работает, ты, чертов идиот!» — хочется кричать Тине, но горло по-прежнему сдавливают рыдания, а сквозь них прорывается только одно слово.
— Джон, — смазано и горько, с надрывом, заставляя обратить на себя внимание. Он смотрит пристально, читает ее, понимает Тина, практически не чувствуя пальцев на своём сознании, как и щита.
— Быстро Лореуса в лазарет, ему ещё могут помочь выбраться, — командует Персиваль застывшим аврорам, они мгновенно подчиняются, как послушные псы, срываются с места и бегут к парню. — Голдштейн я беру под свою ответственность, — непонятно для кого говорит он, вставая и подхватывая девушку с земли. Она лёгкая, словно кукла, такая же тонкая и хрустальная, вот-вот разобьётся. Уже крошится.
— Мистер Грейвс, не стоит… — сбивчиво говорит она, упирается тонкими ладонями в его грудь, пытаясь вырваться. Кажется, совсем не оценивая собственные силы, что их слишком мало. Персиваль не замечает, упорно не хочет это делать. Все это кажется неожиданно правильным — стоять с ней вот так, держа хрупкую фигурку в руках, точно зная, что ни при каких обстоятельствах он не отпустит. Мужчина оглядывается, быстро находит взглядом ее палочку, снова упирается взглядом в мертвое тело мужчины. Задушен.
Этими тонкими руками, совсем не предназначенными для подобных вещей. Их вообще нельзя никак использовать, хочется отстаивать Персивалю, оставить бы Тину дома, не давая заниматься чем-то таким. Чем-то, где она рискует собственной жизнью.
Палочка оказывается в его руке,
— Я трансгрессирую в твоё общежитие, — только и говорит он, не собираясь спорить. И без лишних пререканий аппарирует, оставляя на тёмной улице тускло освещённой фонарями только задушенный хлопок.
Когда они оказываются на маленькой кухне, Тина чувствует, будто ее окунули в прорубь. Так, что сознание проясняется, и девушка трезвеет от опьяняющих эмоций. Она резко, слишком неожиданно, чтобы ее остановили, соскакивает с его рук, встаёт напротив, напрягшись, словно приготовившись к броску.
— Откуда вам знать это место? — Тина подозрительно щурит глаза, видя непонятный ей подвох в действиях главы аврората.
— Тина, ты в моем отделе, и за изменениями личных дел своих людей… — он делает ударение на последних двух словах, звонко отбивая ритм собственной речи, которая кажется девушке слишком похожей на музыку, — … я предпочитаю следить.
Девушка фыркает. Вот как. Наверняка и в том, что из всех она с Джоном заняла самую идиотскую позицию на карте, виновато ее личное дело. Хочется засмеяться ему в лицо, прокаркать так коряво и фальшиво, как только позволит горло. Он смотрит на неё, не сводя своего странного взгляда, вгрызается им в ее дрожащую фигуру, почти пригвождая к полу, когда делает шаг навстречу.
Почти.
Тина срывается с места, хватает спинку стула, громко скрипя его ножками по полу. Ставит его между ними. Слишком отчаянно хватается за резную спинку, сжимает пальцами, как спасательный канат, и дышит так загнанно. Словно от Персиваля Грейвса и бежала все это время.
— Нет, нет, нет… — бормочет она, устремив взгляд в пол. Раз он заговорил, то стоит спросить, решает она. А уволить ее он всегда успеет, хоть завтра, плевать. Карьеру ей уже наверняка не построить, повезёт, если не осудят за особо жестокое убийство. Ведь таковыми считают все убийства маггловскими способами. — Ваш приказ о том, что я и Джон будем в самой безопасной части улицы, почему вы его отдали? — ее взгляд полон решимости, такой яркий и ослепляющий, что Персиваль теряется.
Виду не подаёт, но внутренне раскачивается, не зная, как ответить, чтобы ещё больше не обескуражить и без того шокированную девушку. Он смотрит на неё, такую взъерошенно-прекрасную, олицетворяющую собой сущее безумство, такое терпкое и сладкое, что Грейвс остерегается захлебнуться. Выдерживает ее взгляд, глотает горькую пилюлю сожаления. Младшая Голдштейн и в десять раз не так яростно-красива, как старшая.
— Как мы уже поняли, это была не самая безопасная часть улицы, — четко говорит он, словно наводит порядок на столе. Каждое слово встаёт на своё место, звуча ярко, громко и совершенно верно. Но на Тину это не производит никакого эффекта. Она поднимает голову, проводит языком по нижней губе, а после растягивает их в кривой улыбке. Горькой, невыносимо горькой. От таких улыбок сводит небо и скулы, а после хочется пить, пить, пить.
— Вы лжец, мистер Грейвс. — Он не замечает, как быстро она меняется. Как загнанность уступает место непонятному ему ехидству и знанию, чему-то понятному ей одной, что плещется на самом дне ее глаз. Тина отнимает руки от стула, скидывает с плеч плащ, совершенно не заботясь о порядке.
Какая разница, если завтра она наверняка покинет пост мракоборца и времени на уборку будет предостаточно. Вся эта ситуация, такая лживая и лицемерная, абсолютно ее злит. Выбивает из колеи, раз за разом требуя все больше сил, чтобы вернуться на прежнее место, в прежний ритм. Пальцы касаются шеи — наверняка завтра там проступят синяки. Яркие, фиолетовые, кричащие о произошедшем. Тина с улыбкой замечает, как Грейвс наблюдает за движением ее пальцев, прослеживая тонкие невидимые линии, что она чертит на горле. Пробегается пальцем по косточке ключицы, заканчивая в вырезе тонкой рубашки, что липнет к телу практически второй кожей. Не оставляя места для воображения.
Если бы он только захотел, он бы сам дотронулся до неё. Провел бы своей рукой там же, перехватывая тонкие пальцы и следуя ниже. Пуговица за пуговицей распахивая тонкую блузу, отбрасывая ткань и открывая взгляду бледную кожу. Персиваль велит себе сосредоточиться, пока не поздно, прийти в себя, не делать ничего из того, что действительно хочется.
Желание кипит в его крови отравляющим ядом.
— Убирайся. — Слышит он тихое, но настойчивое. Тина совершенно уверена, говорит холодно и резко, будто копируя его манеру. Расправляет узкие плечи, похожая больше на дивную птицу, чем на мракоборца. — Что я сказала неясно, мистер Грейвс? — ее голос громче, она почти рычит на него, смотря из-под аккуратных бровей и тяжело дыша. Слова даются ей с трудом, понимает Персиваль, наблюдая за мелко подрагивающими руками девушки. Будь ее воля, стула между ними не было бы, и он уже давно прикасался бы к ней, распахивая блузку и стягивая удобные форменные штаны, сидящие так плотно, что можно досконально проследить изящную линию талии. Прикоснуться к выступающим тазовым косточкам.