В облаках появилась луна. Ворон поднял голову, с удивлением прислушиваясь к началу рассветного птичьего пения. Уже? Неужто он спал? Нить его блуждающих мыслей, казалось, не прерывалась, но свет и впрямь занимался на востоке. Впервые после кражи куколки в ушах не стоял больше шепчущий голос. На смену ему пришло что-то иное, какой-то скрип внутри его тела, который ощущался ничуть не меньше, чем слышался.
Сонливость пропала. Встревоженный, ворон попытался сложить распростёртые крылья, но они не слушались. Вместо этого его маховые перья мелко тряслись в грязи, словно бы больше ему уже не подчинялись. Следом послышался сухой треск отпадавших перьев, пришло ощущение растяжения костей, заворочавшихся в пределах мышц тела. В кончиках крыльев нарастали боль и стеснение, пока, словно бы бумагу, не прорвало и из-под кожи не вылезли тощие пальчики. Они изгибались на холодном предрассветном воздухе, стягивая с себя перья, как рукава пальто. Ворон попытался подняться, однако его ноги отросли неподобающе весу головы, которая здорово увеличилась и округлилась. Попробовал каркнуть, однако исторг из себя странную запинающуюся вереницу звуков.
Слова.
Острые зубы врезались в язык, барахтавшийся в незнакомой полости, служившей теперь ему ртом, – клюва больше не было. Немного отпустило. Он заёрзал по земле, забив себе все ноздри пылью. Потом навалилась величайшая боль, заломило киль, основную опору птичьего тела. Кости и плоть изнутри растягивали кожу, словно бы теперь он пузырём раздувался. Рёбра выворачивались и растягивались, вправляя по-новому складки раздававшихся мышц и связок. Боль сделалась невыносимой, и он впал в состояние, когда сознание расползалось в нечто бесформенно-серое. Он смотрел, как поток дождя смывал бренные остатки его чёрно-белого оперения – он больше не был вороном. Он сделался чем-то, привязанным к земле, чем-то с пальцами на руках и ногах и с зубами. Слова? Монстр давным-давно наделил его способностью понимать их, теперь, похоже, ведьмина волшба довершила дело. Она наделила его строением тела, позволяющим создавать их.
Ворон пришёл в себя под утренним солнцем и понял, что его несут, как человеческого младенца. Державший его мужчина переходил по пояс в воде канал. Вода была тёплой и приятной для болтавшихся ножек ворона. Стебли лилий и бурлящие стаи головастиков скользили по пальцам ног. Мужчина пробирался вброд с осторожностью, на ощупь выбирая безопасное место для ног среди погребённого на дне мусора. Когда он выбирался по лестнице, ведшей из канала, мимо врассыпную бросились леопардовые лягушки. Мужчина остановился и глянул вниз на ножки ворона. Вокруг глаз мужчины пролегли морщины, а в рыжей бороде заметны были поседевшие прядки. Неприкрытая одеждой кожа была обветрена.
– А у тебя, видать, одного пальчика-то не хватает. – Взобравшись по ступенькам, мужчина положил ворона на траву. Трава была пересыпана землёй и зудела от насекомых. Ворон лежал на боку, прижав крест-накрест к груди свои новые руки. Грубые руки его благодетеля разминали ему ноги и руки. За работой мужчина насвистывал. Через некоторое время мышцы ворона расслабились, и он, всхлипывая, уткнулся в траву.
Когда он пришёл в себя во второй раз, к рукам вернулась чувствительность. Все мысли его были о куколке – остаток сна. Она представлялась ему прозрачно-зелёной, как вода в канале. Чувствовалось, как она поворачивалась в нём стрелкой компаса, сориентированной на направление, откуда он прилетел, на Глазок. Один за другим он разогнул пальцы, и образ куколки поблек. Он отвлекся на составные части своих новых пальцев: суставы, подушечки и ногти. Он разогнул последний пальчик – и испугался. Ворон, крепко зажмурив глаза, поднялся на ноги. Простоял так несколько секунд, потом раскрыл один глаз, потом другой. Поднял руку и пошевелил пальцами.
Он был одет. Вытянутую руку укутывал рукав зелёной курточки с расшитой манжетой. Глянув вниз, он увидел ботиночки, штаны и грубый свитер. Курточка доходила ему до колен, на ней было два ряда медных пуговиц, а её зелёный бархат был кропотливо расшит золотым шитьём и крохотными блёстками. «В общем-то, – подумал ворон, – чертовски прелестно».
– Извини за наряд, Умелец Ворон. Это всё, что я смог найти, чтоб тебе подходило. Откопал его в гардеробной старого театра в здании, что чуть дальше по дороге. Одёжка не слишком затхлая, надеюсь? По крайней мере, не всю её моль съела. – Мужчина, который нес его с моста, сидел на деревянном стуле в нескольких шагах поодаль. Говорил он басовито и неспешно, тоскливо, но без неприязни.