– На самом деле она не пустая. Просто там не так много сотворённого людьми, – пояснил Мох. – Теперь во всяком случае. После войны природа всё поглотила. – Он криво улыбнулся мальчику. – Может быть, когда-нибудь ты отправишься туда. А вернёшься – и заполнишь карту. – Эндрю некоторое время недоверчиво вглядывался Моху в лицо. Потом вновь обратился к книге.
– На что это было бы похоже? Если б я там был, в этом пустом месте?
«Он считает, что я всё знаю», – подумал Мох. А вслух сказал:
– Травы, осока, тайга, множество хвойных деревьев. Ветрено. Зимой небо было бы до того ясным, что днём ты видел бы звёзды – во всяком случае некоторые. Земля осталась очень засорённой после войны, неразорвавшиеся снаряды, брошенное оружие – такого рода мусор.
Эндрю откинулся в кресле, широко раскрыв глаза.
– Жуть получается, – выговорил мальчик.
– У мест вроде этих есть своя красота, – сказал Мох, поводя плечами. – Планета исцеляет.
– Как думаешь, кто там живёт?
– Нынче там живёт совсем немного людей. Представляю себе, как бы ты извёлся, если б задержался там надолго.
– Я другое имел в виду.
– Животных? – Мох потёр виски. – Дай сообразить, мелкие млекопитающие, вроде куниц и лисиц, птицы, множество птиц. Рыбы. – Эндрю резко осел. Мох подался вперёд. – Зато в фиордах, как мне представляется, всё ещё можно встретить кита-убийцу, а то и двух. А известно тебе, что они способны выбросить из воды взрослого тюленя на сорок футов[9] вверх? – Эндрю ухмыльнулся. Мох свернул цигарку, наполнив её табаком из особой табакерки, которую достал из кармана халата. Он выбрал из табака яблочные дольки и расположил их на столике из капа. Мальчик прямо-таки поедал Моха глазами.
– Мне показалось, ты сказал, что там никто не живёт? Откуда же ты столько всего про те места знаешь? – Он внимательно следил, как Мох облизнул край свёрнутой бумаги и завернул его.
– Это не то, что я сказал. Открою тебе тайну. – Мох, сощурившись, прикурил цигарку от свечи. Дым струёй вырвался у него изо рта. Он отогнал клубы от лица. – И, что бы ни случилось, ты её никому не расскажешь.
– Не расскажу, – пообещал Эндрю.
– Меня туда отправили как-то… в тюрьму. Неприглядное местечко по названию Брикскольд. На мили вокруг – ничего, кроме леса.
– Ни фига, – выдохнул Эндрю, постигнув смысл сказанного. Они оба расхохотались. Когда вновь утихомирились, Эндрю указал на бледную голубую линию долготы, у которой зелёное уступало серому, а затем и белому. – Я бы хотел когда-нибудь поехать туда и посмотреть, на что это похоже. По-твоему как, я бы смог?
– Конечно, – ответил Мох. – Тебе сколько лет, одиннадцать, двенадцать?
– Десять.
– Так, прежде всего тебе надо заняться образованием. Тебе придётся таких наук набраться, чтоб быть готовым!
– Это как?
– Ты должен быть образован, чтобы понимать, что ты видишь, чтобы видеть системные модели и скрытые связи. Смотреть – этого мало. Надо видеть.
– А как насчет мужества? Место, думаю, окажется страшным.
– Этому в школе не научишься. – Мох заговорил серьёзно. – Мужество – это то, чему тебе придётся самому научиться.
– А долго туда добираться?
Прежде чем Мох ответил, в дверь квартиры постучали. Они замерли, обмениваясь взглядами. Тикали дедушкины часы. Мох понимал, что не отвечать господину Сморчку, управляющему домом, рискованно: только любопытство его раззадоришь. Неделями Сморчок пользовался каждым удобным случаем, чтобы испортить Моху день. Любое мелкое происшествие в стенах дома становилось поводом для незамедлительных и изматывавших душу обсуждений. Мох приложил палец к губам. Эндрю прыснул.
Сморчок частенько выражал своё убеждение в том, что Мох, будучи наставником детей Сифорта, де-факто представляет семью в её отсутствие. А раз так, то ему следует оказывать, хотя бы для видимости, то же уважение, какое требуется ко всей семье. Вопрос спорный, но в одном это убеждение имело положительное побочное действие – оно препятствовало Сморчку заходить в квартиру из уважения к праву Моха на личную жизнь. Ещё оно означало, что Сморчок вечно будет стучаться в дверь, чтобы огласить с порога последние новости, выслушивать которые Моху приходилось с определённой долей такта.
– Даже не шелохнись, – шепнул Мох.
Предшествующий день был отмечен целым каскадом мелких катастроф. Очевидно, и сегодня тоже Сморчок вознамерился сделать себя глашатаем. Ещё раньше, утром, когда Мох забрал газету и молоко из подъезда, всегда бдительный Сморчок принял, должно быть, это за знак того, что Мох восстал ото сна и вполне может выслушать первое известие этого дня. Легко было представить Сморчка, стоявшего в дюймах от двери со склонённой набок головой, как у терьера, в ожидании любого звука, способного подтвердить его вывод.