- Да, сказала она. - Я на этот раз не собираюсь тебя поучать, Алан. Много годы утекло с тех пор, как я в последний раз ужинала наедине с мужчиной, и не собираюсь портить удовольствия, играя роль Миссис Главной Обвинительницы. Но нельзя злиться на людей - во всяком случае так, как делаешь это ты - только за то, что они попали в аварию. Как бы там ни было, но в таком случае всегда большой процент надо класть на случайность и непреднамеренность. Если бы Энни и Тодд погибли по вине отказавших тормозов, ты бы грыз себя за то, что не проверил их, или снес голову Сонни Джекёту за нерадивую работу, когда последний раз привозил ему машину в ремонт. Но ты бы не винил ее. Разве не так?
- Наверное, так.
- Не наверное, а наверняка. Почему ты не считаешь, что это был несчастный случай, Алан? Ты уверен, что произошел спазм потому, что так тебе сказал доктор Ван Аллен. А тебе никогда не приходило в голову, что она могла резко свернуть с дороги, увидев оленя? Разве не могло быть все так просто?
Могло. Олень, птица или, в конце концов, выехавшая на встречную полосу чужая машина.
- Да, но пристяжной ремень...
- Да забудь ты этот ремень! - воскликнула она с такой страстью, что посетители за другими столиками обернулись. - Может быть, у нее тогда болела голова, и она в первый раз в жизни забыла пристегнуться, но это вовсе не значит, что Энни намеренно разбила машину. Та же головная боль - вероятно, одна из самых сильных - могла быть причиной и того, что ремень Тодда оказался пристегнутым. И все-таки это не главное.
- Что же тогда?
- А то, что здесь куча всяких "может быть", - которые питают твое озлобление. Но даже если самое худшее из твоих предположений верно, правды ты никогда не узнаешь.
- Не узнаю.
- А если бы узнал... - Она пристально посмотрела ему в глаза. На столе между ними стояла свеча. Ее глаза в свете пламени казались темнее, и Алан видел, как в каждом плясал огонек. - Знаешь, опухоль мозга тоже несчастный случай. Здесь не может быть обвиняемых. Алан, нет - как вы их называете - преступников. Пока тебе это не станет ясно, шансов нет никаких.
- Каких шансов?
- Наших, - спокойно отозвалась Полли. - Ты мне очень нравишься. Алан, и я еще недостаточно стара, чтобы не рискнуть, но слишком стара, чтобы не иметь неудачного опыта и не знать, куда могут завести чувства, если их выпустить из-под контроля. Я не позволю им теперь разбушеваться до тех пор, пока ты не оставишь Энни и Тодда в покое.
Алан потерял дар речи. Она серьезно смотрела на него, сидя за столом старой загородной харчевни, отблеск оранжевого пламени камина плясал по ее шелковистым щекам и левому виску. А снаружи заунывным кларнетом распевал под карнизами ветер.
- Я слишком много сказала? - спросила Полли. - Если так, то попрошу тебя отвезти меня домой. Я терпеть не могу попадать в двусмысленное положение, но не более того, как что-то задумывать исподтишка. Он протянул руку и дотронулся до ее пальцев. - Нет, Полли, ты сказала совсем не слишком много. Я люблю тебя слушать.
Она улыбнулась, и улыбка осветила все лицо.
- Тогда ты получишь свой шанс.
Так это и началось. У них не возникало чувства вины, когда они встречались, но они ощущали необходимость вести себя осторожно - не только потому, что это был маленький городок, и Алан занимал в нем видную должность, а Полли требовалось поддерживать репутацию в обществе, чтобы продолжать свое дело - но потому, что оба понимали возможность обвинения. Они оба были недостаточно стары, чтобы не воспользоваться шансом, но в достаточно солидном возрасте, чтобы оставаться предусмотрительными. Осторожность никогда не помешает.
Затем, однажды в мае, они стали физически близки, и Полли рассказала ему обо всех годах между Тогда и Теперь... Он не до конца ей поверил и остался в надежде, что наступит день, когда она расскажет всю правду, не распахивая при этом так широко глаза и не теребя слишком часто мочку левого уха. Он понял, что ей было трудно решиться рассказать даже то, что он услышал, и поэтому готов был ждать продолжения. Надо быть терпеливыми. И осторожными. Достаточно и того, вполне достаточно, что он окончательно влюбятся в Полли, когда долгое лето проходило мимо них по Мейн Стрит.
Теперь же, глядя в потолок в спальне Полли, он думал, не настало ли время снова заговорить о женитьбе. Он уже пытался однажды, в августе, но она тогда снова сделала этот жест - шшш, замолчи. Теперь, думал он...
Но длинный состав раздумий стал постепенно разваливаться и сходить с рельсов...
Алан заснул.
9
Во сне он бродил по какому-то гигантскому магазину, шел вдоль прилавка, длинного, нескончаемого. В магазине было все, все, что он когда- то хотел приобрести, но не мог себе позволить - часы с заводом от взмаха рукой, широкополая мягкая шляпа от Аберкромби и Фитч, восьмимиллиметровая кинокамера фирмы Белл энд Хауэлл, сотни других предметов - но что-то еще оставалось позади, за плечом, то, чего он не видел.
"Мы называем такие вещицы "дразнилками", - старина", - произнес голос.
Этот голос был Алану знаком. Он принадлежал сучьему щеголю, ездившему на "торонадо". Джорджу Старку.
"Мы этот магазин называем Эндсвилль, - сказал тот же голос. Здесь продается все, что душе угодно".
Алан увидел большую змею, похожую на питона, с головкой как у гремучей, ползающей среди множества компьютеров на приливке с табличкой СВОБОДНО В ПРОДАЖЕ. Он хотел убежать, но рука, без линий на ладони, схватила его за плечо и остановила.
"Не стесняйся, старина"- настойчиво сказал голос. - Бери, что хочешь. Бери то, на что глаза глядят... и плати".
Но какую бы вещь Алан не взял в руки, она тут же превращалась в почерневший, обугленный ремень, которым был пристегнут его сын.
Глава восьмая
1
У Дэнфорта Китона опухоли мозга не было, но головной болью он страдал жестокой, когда ранним субботним утром сидел в своем кабинете. На столе рядом с кипой налоговых квитанций за 1982-1989 годы лежала корреспонденция - письма из Бюро Налоговой Инспекции штата Мэн и копии писем, которые он посылал в ответ.
Последнее время у него все стало валиться из рук. Китон это понимал, но ничего не мог поделать с собой.
Вчера вечером он ездил в Люистон, возвратился в Рок около половины первого ночи и до утра мерил шагами свой домашний кабинет, пока его жена, выпив снотворное, крепко спала наверху, в спальне. Он обратил внимание, что то и дело косит на небольшой гардероб в углу кабинета. Там, на верхней полке лежали свитера. Большинство из них были старые и тронутые молью. Под ними пряталась деревянная резная шкатулка, смастеренная отцом еще до того, как болезнь нависла над ним грозовой тучей, отняв память и навыки. В шкатулке хранился револьвер.