Тут в лагерь прикатил запыленный джип, из него выкатился злой и красный Саркисян и с ходу принялся делать разнос:
– Что вы ходите руки в брюки? Делать нечего? Полчаса до начала связи! Все по своим местам!
Люди засуетились и забегали. Парень с огуречной головой убрал ноги со стола, поставил кружку под стол и снова занялся телефоном.
– Ты с генератором разобрался? – накинулся Саркисян на инженера, который отвечал за всю электрику на базе.
– Вчера на радиостанциях все аккумуляторы сдохли! – переключился Саркисян на связиста. Тот попытался объяснить, что ничего подобного не было, но режиссер не дал ему договорить: – Чтобы на каждой станции по два комплекта было! По два!
Все еще не получив сатисфакции за унижение и страх, которые ему пришлось пережить в прокуратуре, Саркисян засеменил к аппаратной и остановился у наблюдательной вышки. Толстая шея не позволяла ему слишком высоко задрать голову, и Саркисяну пришлось опереться рукой о капот машины и выгнуть спину назад. Но он зря старался. Увидев на верхней площадке Ворохтина, он издал какой-то нечленораздельный звук и поторопился в аппаратную.
– Наделал Саркисян шороху? – спросил наблюдатель, вышедший из будки. В ладони он держал горсть семечек. Лузгая их и сплевывая шелуху под ноги, он оперся о перила рядом с Ворохтиным. – Тепло пошло. Ночью сильный туман будет.
– Вот этого я больше всего и боюсь, – сказал Ворохтин.
– А что его бояться! Это не пожар. И не молния. Сиди себе на полянке у костра, в холодную воду не суйся да по валежнику в темноте не ходи – и цел будешь. Смотри, какой Ботаник умный и осторожный. Рыбу не ловит, по деревьям не лазает. Ковыряется в песке, жрет червяков и радуется жизни. Мне кажется, он пересидит Лагутина. А ты как думаешь?
Ворохтин пожал плечами.
– А я думаю – Ботаник, – продолжал дискутировать сам с собой наблюдатель. – Наши мужики вовсю спорят, пари заключают. Кто на ящик пива, кто на ящик водки.
– У меня к тебе просьба, – сказал Ворохтин и вынул из кармана небольшой сверток. – Это свечи от моторной лодки. Я их выкрутил, чтобы никто ночью с лодкой не баловался. Пусть у тебя будут, мало ли что.
– А ты далеко собрался? – спросил наблюдатель, засовывая свечи в карман.
– В поселок. Посижу в пивнушке, отдохну от «Робинзонады».
– Ну-ну, – с иронией произнес наблюдатель. – Отдохни…
– Но это не все, – прервал его Ворохтин и протянул радиостанцию. – Держи при себе. Не отключайся. Если вдруг поступит вызов, не отвечая, беги к ментам, садись с ними в моторку и гони на Третий, к Ботанику. Чем быстрее, тем лучше.
– А почему именно на Третий? – удивился наблюдатель.
– Вот как причалишь к нему, так узнаешь.
Наблюдатель с подозрением крутил в руках рацию.
– А это что? – спросил он, показывая на маленькую пластиковую бирочку с цифрой 1, привязанную к держателю.
– Это значит Первый остров. Лена пользовалась ею.
– Э-э, нет, – покрутил головой наблюдатель и протянул радиостанцию Ворохтину. – Я суеверный, вещами покойников не пользуюсь.
– Так возьми мою! Какая разница…
Они поменялись станциями. Ворохтин пожал руку наблюдателю и молча пошел вниз. Чтобы избежать случайных свидетелей, он поднялся к лесу и набрал частоту Лагутина.
– Сергей, если сегодняшней ночью ты не заснешь, то, возможно, сохранишь себе жизнь, – сказал Ворохтин спокойно, излишне не драматизируя ситуацию.
– Не совсем понятное, но интригующее предупреждение, – сквозь треск эфирных помех донесся далекий голос Лагутина.
– У тебя опять может быть гость, – пояснил Ворохтин. – Скорее всего, это будет знакомый тебе человек из съемочной группы или обслуживающего персонала. Как только ты его увидишь, немедленно дай сигнальную ракету. Немедленно!
– А почему ты решил, что он придет именно ко мне?
– Я думаю, что у вас с Ботаником равные на это шансы. Будь внимателен: убийца может пойти на хитрость и заговорить тебе зубы. Не исключено, что он поздравит тебя с победой и предложит что-нибудь съесть или выпить. Не верь ни одному его слову, даже если это будет Саркисян. Размахивай тесаком и не подпускай его к себе ближе чем на пять шагов. Я буду недалеко от тебя и подъеду быстро.
– Ладно, ладно! – ответил Лагутин, считая, что Ворохтин чрезмерно сгущает краски. – Я смогу за себя постоять, не беспокойся…
Освещенный двумя мощными лампами, Саркисян стоял у озера на фоне кроваво-красного заката.
– Итак, осталось двое, – говорил он в микрофон и короткими толчками дергал головой, что делало его похожим на настороженного петуха. – Два самых стойких и мужественных робинзона вышли на финишную прямую. И ни один пока не намерен сходить с дистанции. Мы с вами являемся свидетелями проявления удивительных волевых качеств. Поединок усложняется не только усиливающимся голодом и холодом. Растут психическое напряжение и тревога…