— Ничего подобного я не делал.
Он показывает мне металлический рычажок — штуковину от раковины. Тут же опознаю ее, хотя и понятия не имею, откуда она взялась.
— Ее нашли в вашем кармане, но, как я полагаю, ничего такого уж страшного в этом нет. Пройдем по всему списку? — Он начинает загибать пальцы. — Вы перестали приходить на сеансы, бросили работу, а когда вас нашли — жили под виадуком. И еще не брились месяцами, не мылись неделями и, по сообщению полиции, несколько дней мочились в штаны.
— Меня преследовали, — говорю я, скрежеща зубами. — Мы пытались выбраться из города, и иногда… иногда, если ты прячешься от плохих ребят, приходится идти на жертвы. Что еще мог я сделать?
— Откуда такая уверенность, что вы прятались? Вы вообще помните, где были? Или почему именно там?
Молча смотрю на него, отчаянно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь о двух последних неделях, но всплывают только какие-то обрывки — бессмысленные, словно в калейдоскопе, картинки, звуки, запахи, которые никак не удается соединить. Будто смотришь на мир через очки, разбитые и заляпанные грязью.
Он вздыхает:
— У вас не было ни денег, ни документов. Единственное, что у вас нашли, так это ручку от крана.
— Вспомнил! — кричу я вдруг, потрясенный собственной бурной реакцией. Во мне закипает возбуждение — пришло первое воспоминание о потерянных неделях. — Из памяти стерлось почти все, но про эту ручку помню! Я защищался.
— Вам повезло, что вы не ударили ею полицейского, — это грозило бы куда большими неприятностями.
— Все не так, — объясняю я. — Мне нужно было выключить горячую воду. Безликие выследили меня, но добраться, как обычно, через подслушивающую аппаратуру не смогли. Потому наполнили нагреватель цианидом. Я снял ручку, чтобы нельзя было включить горячую воду.
Ванек смотрит на меня, его короткие пальцы сцеплены на округлой груди.
— Вы сняли ручки с кранов в доме отца? Неудивительно, что после этого отправились жить на улицу.
— Я… — Замолкаю. Ванек прав: отец никогда не допустил бы такого. Терпением и пониманием он не отличался. — Я там не жил. Меня выгнали?
— Когда вы ушли из отцовского дома?
— Недели две назад. Помню, еще пытался вынести телевизор, чтобы обезопасить дом. Думаю, отец пришел в ярость.
— Это на него похоже. И на вас. — Ванек снимает очки и трет глаза. — Можно было вовремя принять необходимые меры, если бы вашего отца собственный сын волновал хотя бы вполовину так, как его волнует телевизор.
— Я ушел из дома. — Слова Ванека меня почти не трогают. — Не ушел бы из-под электронного наблюдения, у них не было бы причин травить меня. Но они пытались меня отравить. Значит, уйти мне все-таки удалось, отыскать место, где нет никаких проводов. — Я смеюсь. — Это должно было их напугать.
Наконец-то удалось что-то вспомнить о последних днях. Безликие шли по пятам, но мне почти удалось оторваться. И только случайная встреча с полицией вернула меня под их радар. Это значит, что если я снова сбегу и при этом не столкнусь с полицией, то это будет уже навсегда.
Вот только нельзя уйти без Люси. А ее удерживают в заложниках, чтобы не дать мне бежать. Где она?
— Майкл, послушайте, что вы несете, — говорит Ванек, подаваясь вперед. — Отсутствие логики — самый очевидный показатель галлюцинации. Давайте-ка разберемся. Сначала безликие находят вас. Потом, когда теряют ваш след, вдруг решают убить самым невероятным, самым труднореализуемым способом. Откуда им было знать, какой нагреватель наполнить цианидом, если они не знали, где вы находитесь? А если все же знали, то почему бы им не начинить ваше жилье бо́льшим количеством подслушивающих устройств и не продолжить наблюдение? И самый главный вопрос: если они хотели, чтобы вы были мертвы, то почему просто не убили? Зачем понадобился этот хитроумный план?
— Понятия не имею. Если бы я знал План в подробностях, то неужели оказался бы здесь, в больнице, связанный? — Снова натягиваю ремни для большей убедительности. — Я столько месяцев бегал от этих людей. Что нужно сделать, чтобы вы мне поверили?
— Зачем им наблюдать за вами — бездомным, безработным? По сути, за никем?
— У меня есть работа, — возражаю я. — И дом есть, и девушка, и все остальное. У меня есть целая жизнь, а они пытаются ее отнять.
— Вы не сделали ничего важного, — говорит Ванек. — Вы не знаете ничего важного. Вы ничто.