Я молчу.
— Майкл боится, — говорит Стив. — Думает, касса его убьет.
— Она меня не убьет.
— Считает, машина может прочесть мысли, внушить ему что-нибудь. Он вроде как сумасшедший.
Я молчу. Какой смысл что-то говорить?
— У нас тут есть несколько чокнутых, — констатирует Стив, подается к Линде и шепчет: — Но думаю, с Майклом совсем дело плохо. Ему следует показаться психиатру.
— Хорошо, вы и самостоятельно сумеете разобраться с кассовым аппаратом, — говорит Линда, — а я пообщаюсь с Майклом наедине. — Она оставляет Стива у стола и, чуть заметно улыбаясь, направляется ко мне. — Майкл, вы сегодня нормально себя чувствуете?
— Это не имеет значения.
— Почему?
Качаю головой:
— Я не выйду отсюда. Живым.
— Думаете, вашей жизни угрожает опасность?
Я отворачиваюсь. Не хочу говорить, что на меня не стоит тратить время. Она собирается сюсюкать о солнечном свете, или о счастье, или о других глупостях.
— Майкл, пойдемте, хочу показать вам кое-что.
Иду за ней по общей комнате мимо пациентов, протирающих столы, читающих друг другу книги, играющих во всякие дурацкие игры. Я здесь уже два месяца. Какой смысл? Живым мне отсюда не выйти.
Сколько я еще смогу продержаться?
— У меня с вами сегодня особый разговор, — сообщает Линда, останавливаясь у дивана. — Это будет лучший терапевтический сеанс в вашей жизни. — Она замолкает, полагая, что я заговорю, но этого не происходит. Несколько секунд спустя Линда продолжает: — Сегодня у нас социальная терапия, как я говорила Стиву. Мы помогаем вам выработать профессиональные навыки, которые могут понадобиться в реальной жизни. Для большинства это работа уборщиком, но вы все разные. У Стива с уборкой очень хорошо получается, и теперь он приобретает профессиональные навыки. Я знаю, это кажется простым, но игра со старым кассовым аппаратом поможет ему подготовиться к жизни за стенами больницы и получить настоящую работу. Он, как мне кажется, очень близок к этому.
Молчу, не поднимая взгляда от пола, слушаю далекий гудок поезда. Слышу и другие голоса, они сердито шепчут что-то, но я игнорирую. Еще никогда они не сказали ничего хорошего.
— Чем бы вы хотели заниматься?
Качаю головой:
— Я не хочу стать уборщиком.
— Это хорошо; я и не собиралась предлагать. Все может быть гораздо проще. Социальная терапия учит приспосабливаться и не испытывать страха.
Поднимаю настороженный взгляд. Не имеет значения, о чем она попросит меня. Теперь ничто не имеет значения.
— Я хочу, чтобы вы посидели здесь. — Линда подводит меня к дивану. — И посмотрели телевизор.
Вырываю руку и отшатываюсь:
— Не могу.
— Вам и нужно-то всего лишь посидеть здесь, — улыбается она. — Для всех остальных телевизор — это развлечение, вроде как награда. Я даю ее вам в качестве терапии.
— Я не могу, — качаю головой. — Не могу здесь сидеть. Не могу включить телевизор. Не могу его смотреть…
— Мне послышалось или вы сказали: ничто не имеет значения?
— Это имеет!
— Послушайте, — настаивает Линда, вставая между мной и телевизором, — это важно. Ничего не случится.
— Вы не понимаете…
— Я все прекрасно понимаю, — спокойно произносит она, — потому я это и делаю. Телевизоры, мобильники, компьютеры и все остальное — они не для того, чтобы мучить вас. Никто не читает ваши мысли. Никто не внедряется в голову.
— Я не могу, — с трудом выдыхаю. — Не могу это сделать…
— В один прекрасный день вы выйдете отсюда, — говорит она. — Сейчас не верите мне, но придет время — и поверите. И тогда вы станете счастливым, здоровым и свободным. У вас будет дом, работа и друзья. Вы хотите, чтобы и тогда телевизор вызывал у вас ужас?
Мои глаза закрыты. Голова покачивается.
— Посмотрите на меня. — Она берет и удерживает мою голову. — Майкл, посмотрите на меня. — Медленно открываю глаза. — Ну так вот, слушайте. Вы слишком долго прятались от электроники, и, даже когда лекарства дадут результат и галлюцинации прекратятся, вы по-прежнему, в силу привычки, будете ее бояться. Но в ней нет ничего плохого. Вы можете сказать это?
— Нет, — шепчу в ответ.
— Попробуем начать с простого. — Линда усаживает меня на диван, пресекая всякие попытки к бегству. Со своего места я вижу телевизор за ее спиной — черный, безмолвный, глазеющий на меня. — Итак, — говорит она, — начнем с того, что будем сидеть здесь, смотреть и больше ничего, ладно? Не станем его включать, даже можем вытащить вилку из розетки, если хотите, но будем сидеть и привыкать к нему. Сделаем вид, будто в этом мире все в абсолютном порядке.