Ника тоже не завтракала и с удовольствием перекусила на ходу прихваченными с собой Женей бананами — по пути они съели две связки, и парень расстроился, что не взял больше. Но в основном шли молча — причем Ника с неудовольствием заметила, что ее мать держится ближе к Жене, иногда перекидываясь с ним такими взглядами… не то чтобы с сексуальным подтекстом, нет, скорее… доверительными, открытыми — сформулировала про себя ощущения Ника. И вдруг почувствовала жгучую обиду — как ее мать может так смотреть на левого парня — пусть он хоть три раза ее трахает, а свою дочь воспринимать с полным безразличием? Злясь и возмущаясь, Ника даже не думала о том, что послужило причиной подобного отношения — совершенно не вспоминая, как отказалась сказать матери хоть пару ободряющих слов после ссоры той с Георгием, демонстративно отвернувшись.
Глава 36
Антон
Когда троица пришла в лагерь, в состоянии рыжего здоровяка улучшений заметно не было. Со слов Ольги — обрадовавшейся приходу Анны, на некоторое время ему становилось легче, но после того, как он около получала пролежал в полубеспамятстве, боли вернулись — и кроме них, сейчас Георгий то и дело жаловался на онемение в руках и ногах.
Женя сухо поздоровался с Георгием — на что тот ответил легким кивком, тут же застонав и закрыв глаза, под которыми уже были видны темные круги. После Женя, не видя в чем может быть полезен, чуть отошел и занялся сигнальным костром — сегодня была очередь местных его поддерживать — но происшествие наложило корректировки на их планы.
Анна с Ольгой негромко совещались около Георгия и наконец, решили дать ему еще обезболивающего. Приподняв пострадавшего, они вложили ему в рот таблетку и протянули воды запить, но стоило Георгию сделать первый глоток, как вдруг его правая щека будто зажила самостоятельной жизнью, конвульсивно задергавшись — а после судороги скрутили и плечи. Захрипев, Георгий плюнул водой. Анна с Ольгой, а также подоспевший Женя попытались его уложить и успокоить. Ника же наоборот попятилась назад — ее било дрожью от неприятного зрелища — как будто кто-то прикрепил невидимые ниточки под кожу Георгию и сейчас их с силой дергал, заставляя его лицо искривляться в уродливых гримасах судорог.
Через несколько минут конвульсии прекратились и страдающего Георгия, чей бок еще сильнее раздулся красной опухолью, уложили на спину — периодически он постанывал и дергался, не в силах убежать от приступов терзающей его боли.
Ника, стоящая в стороне, увидела, как Ольга отошла от пострадавшего, и вдруг из нее будто стержень вынули — она словно обмякла, плечи ее поникли, а на лице — доселе уверенном, появилась выражением растерянности. Ника не слышала, что говорит сейчас Ольга Анне, но представляла — и удивлялась тому, как та смогла все утро и минувшую половину дня сохранять спокойствие в такой ситуации.
— Мы пойдем отойдем на пару минут, — произнесла Анна, беря Ольгу за руку: — Хоть помоемся, умоемся. Ника, посмо…
«Ника не посмотрит» — мысленно ответила девушка еще до того, как мать произнесла фразу — она по выражению ее глаз уловила смысл собирающейся последовать просьбы.
— Я с вами, — вслух прервала мать Ника, изобразив на лице испуганное выражение. Впрочем, особо стараться для этого ей не пришлось.
Женя, который минутой ранее сообщил о том, что собрался за дровами и уже шагающей в сторону рощи, остановился неподалеку.
— Идите, идите, — произнес громко Антон, обращаясь и к девушкам, и остановившемуся было Жене: — Я посмотрю!
Ольга благодарно ему кивнула и быстро метнувшись к чемодану, схватила пару вещей, несколько флаконов и полотенце, а после направилась к пляжу в сопровождении Анны. Ника последовала за ними — то и дело рвано оглядываясь, а Женя, махнув рукой, углубился в заросли.
Антон уселся неподалеку от Георгия, обхватив руки коленями, наблюдая как тот страдает — лежа с закрытыми глазами и хрипла дыша полуоткрытым ртом. На отросшей рыжей щетине над верхней губой мерзко выделялись бородавки бисеринок пота.
— Антоха, братан, мне так херово, — просипел вдруг Георгий, а Антона после этого перекосило.
От ярости. От ненависти. И от напряжения.
Ему сложно было сохранять спокойствие последние пару дней. С того момента, как его сшиб с ног удар Георгия — который даже не придал значения своей вспышке ярости, почти сразу забыв случившимся, Антон затаил ненависть и желание отомстить.
Георгий забыл, а вот Антон ничего не забыл — каждый день ему приходилось сдерживаться, чтобы не выдать взглядом или жестом свои чувства — он едва ли не ежечасно обещал сгноить, наказать, уничтожить Георгия после прибытия в Россию. Путей наказать обидчика здесь Антон не видел — тот был сильнее, напористее, и тем больше стыда и страданий приносило ему течение событий. Ему, привыкшему руководить людьми, привыкшему к их вниманию и к тому, что окружающие постоянно заглядывают в рот. А теперь он вынужден подстраиваться под желания и указание неотесанного, хамоватого мужлана — чье единственное достоинство — грубая сила.
Решение проблемы пришло неожиданно — в очередной раз направившись за дровами, и подняв старое, сухое бревно, Антон увидел под ним черного скорпиона. Преодолев первый испуг — он слышал, что именно черные скорпионы могут быть смертельно опасны, Антон со всеми предосторожностями поймал насекомое, после чего спрятал его в кокосовой скорлупе. После этого некоторое время ему потребовалось на выработку плана, и вот сегодня ночью он аккуратно — за стебель, вытащил широкий лист, который закрывал скорпиона в небольшом отнорке, вырытым Антоном прямо под тем местом, где спал Георгий.
План удался на все сто процентов — и сейчас Антон наслаждался, видя результат своих действий. Правда, его несколько беспокоило то, что Георгий может умереть — но не слишком сильно — ведь причастность к этому Антона доказать будет невозможно.
— Антоха, дай руку, — просипел между тем Георгий, которого в очередной раз скрутило приступом боли. Антон невольно протянул руку, и больной сжал ее своей мерзкой потной клешней — причем настолько сильно, что Антон зашипел от боли. Георгий начал бессвязно материться, пытаясь хоть как-то потоком ругательств притупить терзающую его боль, а Антон испытал прилив ярости и ненависти — этот урод и сейчас, распластанный, умудрялся причинять ему боль!
Левая рука Антона, которую держал Георгий, даже не смотря на боль от сжатия, была спокойна, а вот правая неожиданно крупно задрожала. Он опустил глаза, недоумевая от этой нервной дрожи, пытаясь избавиться от нее, сжав кулак. Георгий продолжал что-то говорить, но тут у Антона потемнело перед глазами — вся та ненависть, злость, жажда мести и стыд, копившееся в нем долгое время, не смогли больше скрываться за маской спокойствия.
От удара в бок — прямо в центр красного пятна, Георгий взвыл, заскулил и дернулся так, как будто его пронзило электрическим разрядом. А Антон, не в силах удержаться, сорвавшись с цепи своего хладнокровия, принялся раз за разом наносить ему удары — с упоением слушая хрипы боли. Но вдруг Георгий, которому чудовищная боль придала сил, борясь с подступающим обмороком, перехватил руку Антона и потянул его на себя. При мысли о том, что Георгий даже сейчас окажется сильнее, и сможет его скрутить, Антона охватила дикая паника. Он попытался вырвать хоть одну руку — но Георгий держал крепко, и Антон сам не удержался — сдавленно взвизгнул от накатившей паники. Но страх придал ему сил — извернувшись, он ударил Георгия коленом в бок, — и тот от пронзившей боли ослабил захват. Антон вырвался, вскакивая на ноги, и с ужасом увидел, что Георгий поднимается.
Подвывая от испуга, Антон вскочил на ноги, и внутри у него будто ледяная глыба материализовалась — Георгий действительно поднимался! С перекошенным от боли лицом, но поднимался, притом достаточно бодро!
Ойкнув от неожиданности осознания, Антон заметался было, судорожно вертя головой по сторонам и не зная, что делать, но тут его взгляд упал на длинную палку, используемую для копчения. Решение пришло мгновенно — Антон метнулся к ней. Георгий попытался уклониться, но палка была длинной — метра полтора, и ему не хватило прыти — получив удар в бок, он от прострелившей тело боли согнулся, упав на колени. И тут же Антон, используя свой шанс, сильно размахнулся и ударил его сверху вниз, по голове.