Вместо того, чтобы испугаться, масан возликовал:
- Ожидая посланца Тайного Города, я приготовился к смерти. Теперь любая отсрочка - возможность проповедовать и свидетельствовать о Господе. Какая разница, где. Я буду делать это и в ваших подвалах, пока найдутся слушатели.
- Пока сможешь говорить, - жёстко усмехнулся нав, однако запугать этого масана было, в самом деле, невозможно. - Андрэ, как ты думаешь, почему это случилось именно с тобой? Многие попадали под удары инквизиторов, но только тебя церковники пощадили, подобрали и обратили в свою веру.
Андрэ склонил голову чуть набок, улыбнулся истинно Малковиановской улыбкой:
- Возможно, мне одному хватило безумия - уверовать в Бога, которому поклоняется пища? Сам не пойму, по какому наитию я первый раз взмолился Христу челов, когда инквизитор мешал нас с землёй. Второй раз, сознательно, я молился Ему перед рассветом, когда очнулся без сил и надежды уползти с открытого места. А в третий раз молился, когда челы нашли меня. Монахи услышали, что я славлю и благодарю их Бога за сохранённую жизнь, и сказали: "Раз Он тебя пощадил, мы тоже не тронем". И крестьянам не велели. Игумен Николай стал моим крёстным отцом, - масан оглянулся через плечо.
Гарка проследил этот безгранично преданный, полный люби и восхищения взгляд. Монах до сих пор торчал у ворот, молился по чёткам, низко склонив голову.
Нав на мгновение прикрыл глаза, вглядываясь во Тьму, которая всегда с собой. Родная стихия настороженно молчала, ожидая, когда он исполнит приказ. Обращаться к Творцу миров тёмный не привык, не умел, никогда не видел смысла. Однако сейчас старательно сложил в уме короткую простую молитву: "Спящий, если Ты хочешь, чтобы Навь приняла человскую веру, сохрани жизнь Андрэ Малкавиана ещё раз. Останови мой клинок". А вслух обратился к масану:
- Я не поведу тебя в Цитадель, Андрэ. Мы решим дело здесь.
- Почему? - ни печали, ни страха - чистейшее, неомрачённое любопытство.
- Потому что ты - мой Андрэ. Если в моей власти подарить тебе быструю и лёгкую смерть.., - нав, не договорив, крепко обнял масана.
Андрэ на мгновение приник к нему - совсем как в детстве. Потом упёрся ладонями в грудь гарки, мягко, но решительно отстраняя от себя.
- Прости, но я теперь не твой, а Божий, - Андрэ заглянул в глаза нава, тихо, виновато добавил. - Я не думал, что пришлют тебя. Мне жаль. Прости.
- Я вызвался сам, - спокойно ответил нав.
- Почему?
- Потому что ты вырос на моих глазах, был моим другом и напарником. Потому что ушёл от меня. Сначала в Саббат, потом к церковникам.
- Ты зол на меня? Хочешь отомстить?
- Нет. Тьме любопытно, что с тобой происходит и почему. Я видел начало твоей жизни, сейчас, вероятно, увижу финал, - тёмный очень тихо, почти про себя добавил. - Или очень любопытное продолжение.
Глаза Андрэ вспыхнули.
- Послушай, нав, у нас ведь есть немного времени. Ты тоже можешь попросить отца Николая крестить тебя. Сам узнаешь какая это радость - быть верным Господа. А потом мы вместе пойдём в Тайный Город, проповедовать Иисуса распятого и воскресшего...
Краткий жест отрицания: нав никогда не пойдёт по этому пути без сородичей. Он здесь сейчас - глаза и уши Нави, но решение примет князь, и оно будет верно. Гарка призвал катану, шагнул назад для лучшего замаха. Немного помедлил, будто ждал чего-то. Андрэ вытянулся в струнку, подставил шею под удар так же бесстрашно и радостно, как всегда шагал навстречу неизведанному:
- Пойду к Богу, за всех молиться. И за тебя, друг...
Чёрная сталь не дала закончить фразу. Обезглавленное тело начало оседать наземь, а голову нав поймал за волосы на лету. Вглядывался в рубиновые зрачки, пока там не угасла последняя искра разума. Продолжал ощущать это странное ликование, которое не заглушила даже боль агонии. Самому наву было горько: на миг почти заразился Малкавиановским безумием, понадеялся на ещё одно чудо. А зря. Своих старших детей Спящий никогда не баловал чудесами и, видимо, впредь не будет. Даже если допустить, что тот чел, Иисус, правда, был Его аватарой... А откуда инквизиторы берут свою силу, и при чём тут вера - вообще отдельный вопрос... Тихо выдохнул:
- Ты чокнутый, Малкавиан. Как был, так и остался. Зачем человскому богу сумасшедший масан? Прощай, Андрэ.
Слышал ли умирающий эти слова, трудно сказать. Жизнь ушла, и то, что хранило масана до сих пор, перестало действовать. Солнечный свет, будто опомнясь, совершал свою обычную работу. Тело стремительно рассыпалось пеплом и, неожиданно, горкой сухих, выбеленных костей. Нав второй раз подхватил в падении череп, завернул в быстро сотворённый лоскут ткани - отнести странный трофей в Цитадель. Собрался вызвать портал, но его остановили:
- Подожди, демон. Я не помешаю тебе забрать его голову, раз ты смог взять её и завернуть в свой колдовской плат. Но позволь мне прочитать отходные молитвы, - монах подошёл и склонился над останками Андрэ Малкавиана.
- Любопытно, как бы ты смог мне помешать? - угрюмо поинтересовался нав.
Если верить Андрэ, перед ним был не простой монах, а тот самый инквизитор. Но гарка не чувствовал от него опасности. Даже обычной неприязни знающего чела к нелюдю - и то не ощущал.
- На всё воля Божия, - спокойно ответил монах. Он скорбел о крестнике, сильно грустил о чём-то ещё, но скорбь и грусть мешались с отблеском всё того же непонятного, нелепого ликования.
- Читай свои молитвы, игумен Николай, я не буду мешать, - гарка положил узелок с черепом на седую от пепла траву. - После хочу поговорить с тобой. Согласишься ответить на вопросы?
- Да. Подожди меня вон там, - монах указал на сломанную ракиту на берегу большого пруда, ярдах в сорока от монастырских ворот.
- Мне любопытно послушать и посмотреть, как ты молишься. Не помешаю?
- Нет. Хочешь - слушай, - монах извлёк из недр просторного облачения потрёпанную пергаментную тетрадь, полистал и начал вполголоса, нараспев читать из неё.
Нав узнавал лишь отдельные слова, но замер в безмолвном карауле, наблюдая и запоминая всё. Стоило посмотреть вблизи на инквизитора, который рискнул нарушить главный постулат Договора с нелюдями: "Церковь создана челами и для челов". Тем более, скоро смотреть станет не на кого. Крёстный не должен пережить крестника дольше, чем на сутки. Челы поклялись "выжечь осиное гнездо, чтоб и памяти не осталось об укоренившейся здесь ереси".
Монах закрыл свой молитвослов, вздохнул, сказал тихо, раздумчиво: