Кич Максим Анатольевич
Необратимость
Необратимость
Что-то пошло не так изначально. Неверные условия, неудобные обстоятельства, плохое расположение звёзд или, может быть, просто неудача.
Ничто - из ничего. Осязаемое плотское ничто. Ты - осязаем, и ты - ничто. Линии, потоки, текущие в никуда из ниоткуда.
Твоё детство - выцветшая сепия на потрёпанных фотоснимках. Ты помнишь дождь - как бы не силился вспомнить иное. В твоей космораме были картонные фигурки - и ничего кроме них.
И ещё - необратимость. Необратимые процессы сформировали твоё тело, экипаж, подскакивающий на ухабах, твою судьбу.
Монета может упасть орлом или решкой - но она никогда не упадёт двумя сторонами сразу.
--Мессир, рому?
Он всегда угадывает. Извечный спутник, хроникёр твоего падения. Он сидит напротив, у него растрёпанная шевелюра и серые, с чёрной каймой глаза. Две этих детали настолько выразительны, что всё остальное, вроде бы, и не важно.
Ординарец проштрафившегося полководца, слуга ссыльного лорда, последний ангел в услужении падшего бога.
Ром хорош, особенно хорош в жестяной кружке с обломанной ручкой в это сумрачное время года и в этих промозглых широтах.
--Сколько нам ещё, Уолтер?
--Мы только что проехали Пауткпилс, мессир. Ещё несколько часов.
Пейзаж по ту сторону замызганного стекла. Жилы, тоньше волоса, свитые в тугой клубок, раскручиваются, приводя экипаж в движение - бесшумно, так что слышен заупокойный свист ветра, шорох разъезженной дороги под колёсами, да скрип рессор.
Внутри тебя - тонкая пульсирующая линия, она светится призрачной бирюзой и вибрирует в такт чумной пляске здешних бореев.
Хитрая ловушка человеческой плоти содрогается от озноба.
Ты просишь ещё рому - и, минуты спустя, текстура полинялой обивки сидений становится чётче, сплетение истёршихся нитей обретает собственный глубинный смысл.
Твой спутник молчит. Он молчит почти всегда - в этом заключается высшая его ценность, помимо прочих достоинств, весьма и весьма примечательных.
Нити вдруг окрашиваются изнутри и приходят в движение, образуя узор, вдохновивший кого - на мандалы, кого - на хитросплетения ритуальных свастик. Твой спутник растворяется в буйстве движения и цвета, ты шагаешь вперёд, и начинается падение.
Где-то в прошлом есть неприметные развилки, превратившие тебя в то, что ты есть. Для тебя они - словно альбом с полинялыми снимками - где-то там, в сплетениях реализованных возможностей, осталась твоя человеческая сущность. Где-то там, глубоко в воплощённой необратимости, ты снова попал во власть мясной машины.
Навь встретила экипаж у заброшенного погоста - бесплотная, она легко проникла внутрь, проявившись обнажённой и простоволосой. Вперила в тебя блядоватый ведьмин взгляд и прошептала, не растворяя тонких бледных губ.
--Князь Зигмунд желает видеть тебя, артифекс, прямо на месте. На берегу Лютеш-моря.
Ты киваешь Уолтеру и он, зная тебя лучше, чем ты когда-либо сможешь познать себя сам, артикулирует, гортанно хрипя слова на чужом ему языке.
--Передай, нечистая, князю Зигмунду, что мессир будет в условленном месте.
Навь фыркает, демонстрирует на прощанье изъеденное тленом тело, и растворяется.
--Мессир, мы можем сократить путь.
--Хорошо. Отдай вознице нужные указания.
Возница - сплетение смолистых струн и лилового флёра - направляет экипаж к берегу северного моря. В окошко проникает свет недоброго подслеповатого солнца. Уолтер проводит по стеклу кончиками пальцев. Ты знаешь, что его загрубевшая кожа не чувствует ничего, но знаешь, при этом, что ему доставляет радость самое осознание прикосновения. Так же он ласкает распутных женщин в придорожных трактирах - факт, который не мог остаться незамеченным за годы совместных скитаний.
У каждого - свои маленькие странности. И ты подверженный влиянию своей - чужой! - плоти, тоже ищёшь плотского тепла. Но радостно тебе когда ты видишь тело, бьющееся в экстазе - маленькая человеческая радость, которую ты можешь доставить случайной знакомице; ни к чему не обязывающий кадрик, врезанный в ленту промозглого мирского бытия.
Но вот уже море рядом - свинцовая твердь, всё более детальная с каждой преодолённой экипажем милей. Суровая бездушная сила, воплощённая в водную стихию, неумолимо гонит когорты бурунов на штурм каменистых фьордов. Так похоже на тебя. И так хотелось бы тебе влиться в этот нечеловеческий холод, но тело твоё будет непременно уничтожено этим фатальным совокуплением. А ты слишком слился с его несовершенной природой, чтобы пережить столь разрушительный ритуал.