Эта мысль была единственным утешением для него, пока он прислушивался к отдаленному рокоту и всплескам воды во время купания Тройи и Мойры в пруду. Он представил, как она намывает его, также как Грут намывала Грона, — образ, который ему не понравился.
Было трудно оставаться сильным. Его взгляды не изменились с тех пор, как его привязали к дереву; Мойра вернется, и он завоюет ее расположение. Но сейчас ему было тяжело слышать их, а самому оставаться в стороне. Он не хотел надеяться, он хотел знать наверняка, что его сил и решимости хватит, чтобы достичь своей цели, что в конце концов он победит. Он хотел хоть раз в жизни услышать это заверение от кого-то другого, а не от себя самого. Но стало вдвойне тяжелей, когда его вот уже в который раз не выбрали. Он был отвергнут и наказан, и в настоящее время переживал не самые лучшие дни своей жизни.
Изгнание — было шансом. Наказание в виде привязи к дереву — было неудобством. Игнорирование Королевы, которую он выбрал, — хотя знал, что самцы не могут выбирать, — а также неспособность избежать встречи с ней и Тройи — была… ударом по его уверенности в себе. Впервые он почувствовал… сомнение.
Он был знаком с гневом и ненавистью по отношению к другим, когда они стояли на его пути, мешая ему и удерживая от того, что он хотел. О да, ему были хорошо знакомы эти чувства. Но сейчас все было по-другому. Он не мог ненавидеть Мойру, даже при том, что она не выбрала его. У нее определенно была на то причина. Наверно, с ним было что-то не так, что-то такое, что ее не привлекало, что-то настолько плохое, что вся его сила, размеры и забота о ней были не столь важны.
Поэтому он снова посмотрел на свои действия со стороны. Он знал, каким его видят другие: глупым, агрессивным, жестоким. Но он всегда считал, что они ошибаются, что они не понимают его, к тому же ему было все равно, что они думают. Вот только ему было не все равно, что думала Мойра. Он изо всех сил старался быть лучше, но, может быть, она чувствовала то же, что и его прежнее племя? Может… он действительно был таким, каким его видели окружающие?
Тройи был совсем не похож на него, и он был избран. Крану не мог припомнить ни одного случая, когда Тройи затевал драку, кроме того утра, когда исчезла Мойра. Если кто-то и пытался учинить драку, то Тройи всегда поступал так же, как большинство Необузданных самцов, и сдавался мгновенно, чтобы не пострадать. Тройи не отличался ни размерами, ни силой. У него была репутация доброго и спокойного самца. Большинство соплеменников говорили, что он умен. Все то, что Крану сбрасывал со счетов, как не заслуживающие внимания качества. Он не понимал, как мягкотелость может помочь ему получить то, что он хочет, но, видимо, могла.
Тройи раздражал Крану своими нескончаемыми нравоучениями, еще одним голосом, который пытался его исправить. Но, по-видимому, Королевы предпочитали именно такое поведение. Разве может быть иначе? Королевы были лидерами, они не хотели, чтобы самцы бросали им вызов. Крану думал, что Мойра будет другой, но, видимо, ошибся. Судя по всему, для него в этом мире Королевы не существовало.
Единственный вопрос, который он задавал себе все это время: как он будет жить дальше? Чего он хотел? Инстинкты по-прежнему подсказывали ему, что это Мойра, но не загубит ли он свою жизнь, преследуя Королеву, которая его не хочет? Что будет, если он останется с ней? Возможно, в конце концов она впустит его в круг своих приближенных в качестве стражника или самца низшего уровня, того, кого бы она использовала, но в ком не нуждалась. Или же он зависнет где-то на периферии ее жизни как Необузданный самец, один из членов ее племени.
На его взгляд, это выглядело жалко. Хуже, чем была бы его жизнь в племени Грасты, потому что на этот раз он будет тосковать и полностью отчаиться, довольствуясь любыми крохами внимания с ее стороны, которых будет удостаиваться.
А если он уйдет? Он вернется в пограничные земли, где либо сойдет с ума, либо присоединится к другому племени, либо станет прислугой Королевы. Но если он пойдет по этому пути, то каждый день будет думать о Мойре. Возможно, он не будет так унижен, как здесь, потому что никто не узнает правды, но, по крайней мере, здесь он сможет видеть ее и заботиться о ней в мелочах. Сражаться ради нее. И, возможно, однажды присматривать за ее детьми.
Что-то в нем взывало к ней. Он уже был разрушен для любой другой жизни. Гордость больше не имела смысла, она никогда не давала ему того, чего он хотел. Так как же он будет жить дальше?
Он обмяк в удерживающих его лианах. Сделает ли он то, что ждали от него другие, изменится ли, чтобы быть как все? Или он упрямо останется прежним, настаивая на своей правоте, в которую все еще верил?
Он замер, услышав шаги приближения Мойры и Тройи. Он не знал, что делать. Он не хотел, чтобы его видели. Он понимал, что может позвать Тройи и попытаться вступить в конфронтацию, но что, если его снова проигнорируют? И что подумает об этом Мойра? Но просто сидеть и ничего не делать, позволяя им и дальше его игнорировать, когда они могли снова пройти рядом, — было похоже на упущенную возможность, в которой он отчаянно нуждался.
В итоге выбор у него отняли. Они прошли мимо, и как бы он не хотел что-нибудь сказать, у него не нашлось слов, но тут Мойра остановилась и обернулась. Она потопталась возле деревьев, пока не нашла водяной плод, затем опустилась на колени рядом с ним и предложила ему проткнуть его.
Крану пристыженно отвернулся. Накануне он взял предложенный ею фрукт, но всему есть предел. Он не хотел, чтобы она влила воду ему в глотку, а потом ушла и снова оставила его, вернувшись к своему избранному самцу. Своей паре. Тройи. Его компаньону. Крану не входил в круг ее приближенных, так что не принадлежал ей и не мог рассчитывать на заботу. Он не нуждался в ее жалости.
Получив отказ, Мойра швырнула водяной плод о землю с такой силой, что тот отскочил. Она поднялась на ноги и зашагала прочь, выглядя разгневанной, тем самым удивив Крану настолько, что он задумался, не совершил ли он только что ужасную ошибку. Королевы часто предлагали самцу еду, чтобы посмотреть, достоин ли он стать избранным. Неужели Крану был так поглощен своей уязвленной гордостью, что отверг ее, сам того не желая? Неужели он сейчас упустил то, что хотел?
Он глядел ей вслед, желая, чтобы они просто объяснились. Как это удавалось Грут с Гроном? Она подошла к Тройи и остановилась, бросив на Крану поверх плеча суровый взгляд, после чего схватила Тройи за шею и притянула к себе так, что их губы соединились. То, что проделывала Грут с Гроном и то, что Крану пытался провернуть с Мойрой, но он понял, что его усилия оказались неудачной имитацией. Связанная пара разделяла настоящие чувства, о которых он ничего не знал. В них присутствовала динамика, общение, доверие, близость. Он словно получил пощечину. Мойра сделала это, чтобы показать ему, что он потерял. Показать, что она разделила с другим то, что он хотел разделить с ней.
Она пыталась причинить ему боль, и ей это удалось, даже без слов.
Она отпустила Тройи и бросила на Крану еще один взгляд, а затем зашагала прочь, возможно, назад к их площадке, или чтобы найти Грут. Тройи выглядел слишком ошеломленным или возбужденным, чтобы пошевелиться. Когда он пришел в себя и последовал за ней, Крану остановил его, подозвав нерешительным хрипом. Теперь у Тройи было все, а у Крану — ничего. Их положение изменилось, словно под Тройи выросла гора, подталкивающая его наверх, в то время как Крану она низвергла в пропасть. Тройи задержался и взглянул на него.
Крану попытался откашляться, но то, что он хотел сказать, никак не шло, да и голос осип. Он молился, чтобы Грон не ошивался поблизости и не услышал его.
— Тройи, мне нужна твоя помощь, — выдавил Крану. — Пожалуйста, — добавил он, опустив голову, чтобы не видеть лицо Тройи, когда он будет вспоминать этот момент.
На мгновение воцарилась тишина, но Крану все-таки решился поднять голову, ожидая увидеть презрение. Ведь Крану никогда не проявлял доброты по отношению к Тройи. Его старый компаньон растерянно переводил взгляд с Крану на то место, куда ушла Мойра.