Явственно издаю рычащий звук:
— Лучше бы так и было. Если она умрет, то вам не жить, док.
Поскольку он знает, кто я такой, с его лица сходит краска. Я указываю подбородком на Кирана, который выпроваживает доктора из палаты, прежде чем тот извергнет на пол содержимое своего желудка.
Когда дверь закрывается, я говорю Кирану:
— Закрой всю эту гребаную больницу. Расставь людей у всех выходов и входов, а также снаружи ее палаты. Проверяйте каждого человека, который хочет попасть на этот этаж, включая персонал. Позвони О'Мэлли в участок и скажи ему, что мы несем ответственность за массовую расправу до дальнейшего уведомления. Я не хочу вмешательства полиции и определенно не хочу, чтобы кто-то пытался похитить мою пленницу.
— Есть, босс. — Он поворачивается, чтобы уйти.
— Киран? — Он снова поворачивается ко мне в ожидании. — Я поручаю тебе это дело, потому что думаю, это то, чего бы она хотела. Не разочаруй меня.
Киран клянется:
— Не разочарую, босс. Никто не приблизится к нашей девочке.
Наша девочка. Господи, теперь она талисман команды?
Киран видит выражение моего лица, и поступает умно, покидая комнату без слов.
Когда я остаюсь один в пустой комнате, мне требуется время, чтобы взять себя в руки. Затем я вхожу в соседнюю комнату, где находится Слоан.
Бледная, но бодрая, она сидит в постели, играет с пультом дистанционного управления телевизором, переключая каналы. Однако, увидев меня, останавливается.
— О боже. Все плохо?
— Ага. Субдуральная гематома. Вероятность того, что ты умрешь, как минимум, пятьдесят процентов.
Помолчав, Слоан говорит:
— Боже, не приукрашивай.
— А ты бы хотела, чтобы я все приукрасил?
— Нет. Но и тебе не обязательно выглядеть таким счастливым по этому поводу.
Я сажусь на стул рядом с кроватью, провожу рукой по волосам и вздыхаю.
— Я не в восторге от этого.
— Так выглядит твоя печальная физиономия?
— Ты говоришь о моем лице, «пленница-моя-заноза-в-моей-гребаной-заднице».
— Ах, да, теперь я знаю, как оно выглядит. С такой рожей ты мог бы сниматься в рекламе крема от геморроя.
Мы пристально смотрим друг на друга. При этом пытаюсь не восхищаться тем, как Слоан восприняла новость, но мне следовало бы предугадать. Она - не из тех, кто ломается и плачет, даже когда, возможно, умирает.
— Хочешь, чтобы я кому-нибудь позвонил?
И она без запинки отвечает:
— Опре Уинфри. Я всегда хотела с ней познакомиться. Я чувствую, что мы бы поладили, она приглашала бы меня на все крутые вечеринки в своем особняке в Монтесито, и именно там я познакомилась бы со своим будущим мужем, наследным принцем Монако. Или Марокко. Не припомню, кто из них такой милашка.
Пытаюсь не засмеяться.
— Займусь этим прямо сейчас. Кому-нибудь еще?
Она вздыхает, откидывается на подушки и качает головой.
— Нет. Моя мама умерла много лет назад, и я разговариваю с папой только по праздникам. Я не очень нравлюсь его новой жене. Ты, наверное, уже знал это, учитывая, что ты всеведущий и все такое, но если со мной что-нибудь случится, пожалуйста, дай знать Натали. Я не хочу волновать ее, говоря, что я здесь, но она взбесится, если в ближайшее время больше обо мне не услышит. Она, наверное, прямо сейчас сходит с ума. Натали очень эмоциональна, ты же знаешь. Она у нас чувствительная.
Слоан замолкает, прикусывая губу и хмурясь.
— Ей повезло, что у нее есть такая подруга, как ты. Ты очень преданная.
Слоан выглядит так, будто я только что сообщил ей, что продал ее в цирк.
— Прости, во всем, должно быть, виноват мой больной мозг, но мне показалось, я только что слышала от тебя нечто приятное в свой адрес.
Теперь уже я не могу сдержать улыбку.
— Всему виной определенно твой больной мозг.
— Так и думала.
Я встаю и снимаю пиджак. Перебрасываю его через спинку стула, затем снова сажусь и беру журнал «Сплетни о знаменитостях» с маленького прикроватного столика. Устраиваюсь в кресле поудобнее и начинаю читать.
— Гм. Что ты делаешь?
Я не поднимаю глаз от журнала, когда отвечаю.
— А на что это похоже?
— Сижу. Читаю. Остаюсь тут.
Я сухо говорю:
— Твоя наблюдательность просто поражает.
Воцаряется тишина, но я знаю, что эта пауза будет короткой. И я прав.
— Деклан?
— Да, девочка?
— Разве у тебя нет важных гангстерских дел, которыми ты должен заниматься? Убивать своих врагов и все такое прочее? Шнырять по темным переулкам?
— Да, девочка. Я переворачиваю страницу.
— Итак...
— Если кто-то и убьет тебя, то это буду я. Я не доверяю этому идиоту доктору-школяру.
— Ты о нейрохирурге?
— Ага. Похоже, ему выдали лицензию в коробке из-под крекера.
Слоан начинает смеяться. Звук ее смеха мягкий и удивительно приятный. Еще более удивительно то, насколько мне нравится слышать ее смех.
— Ты уверен, что тебе всего сорок два? Коробки из-под крекера явно из эпохи моего батюшки.
Я опускаю журнал и смотрю на нее.
— Ты вспомнила, сколько мне лет, по тому, что я тебе сказал.
— Я помню все, что ты говорил.
Когда приподнимаю брови, ее бледные щеки заливает румянец.
— О, заткнись.
— Только после тебя.
Слоан раздраженно вздыхает и переворачивается на бок, повернувшись ко мне спиной. Я возвращаюсь к журналу.
После пятиминутной паузы, во время которой я почти слышу ее внутреннюю борьбу, Слоан переворачивается на другой бок и произносит:
— Это очень странно. Тебе ведь это известно, да?
Я отвечаю, не отрываясь от журнала, потому что знаю, что это ее раздражает.
— В какой части?
— Во всех. Все это! Я, ты, похищение, автомобильные погони, гематомы, неминуемая смерть, алло?
— Наверное, тебе лучше не слишком волноваться, девочка. Мы же не хотим, чтобы у тебя еще раз лопнули сосуды головного мозга.
— Ты что… ты смеешься надо мной?
Я мягко говорю:
— А что, твое тефлоновое самолюбие пострадало бы, если бы я и правда над тобой посмеялся?
Проходит еще пять минут молчаливой внутренней борьбы, прежде чем Слоан больше не может этого выносить. Она садится в постели.
— Деклан!
Я бросаю на нее взгляд.
— М-м-м?
— Что... черт возьми, ты делаешь?
Не разрывая с ней зрительного контакта, я говорю:
— Защищаю тебя. Спи.
Слоан открывает рот, но закрывает его, когда... о чудо!.. не находит, что сказать. Откинувшись на подушки, она подтягивает простыню к носу и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.