Косвенным подтверждением гипотезы служит и время, когда прекратились все истории про «лесного наездника» – 1960-е годы. Это рубеж «освоения» лесных массивов Томской, Омской и Тюменской областей, активнейших поисков западносибирской нефти, построения целых городов и поселков в сердце до того практически нетронутой тайги. Встречи со взрослыми «людьми лесов» на юге Сибири прекратились именно в это время.
Профессиональный фольклор… что за ним?
Здесь… Здесь он рухнул с отвесного склона. Он летел, и никто этого не видел. Может быть, он кричал, но никто не слышал этого… И он рухнул в долину, увлекая за собой сорок две тонны камней, льда и снега…
В каждом профессиональном сообществе экспедишников обязательно есть свои «черные» и «белые» персонажи. Разделение на «черных» и «белых» довольно условно, потому что назначение их одинаково: вознаграждать «хороших» и карать «плохих» членов экспедиций.
Сейчас эти профессиональные байки постепенно исчезают, потому что в экспедиции ездят ненадолго, с целями очень прагматичными – сделать дело и скорей домой, денег тратить поменьше. Экспедиция окончательно стала делом, работой и перестала быть образом жизни. До начала 1990-х годов очень большое число людей – десятки и сотни тысяч человек в масштабах России – каждый год по 2, 3, 5 месяцев в году жили в экспедициях, в деревнях, заброшенных избушках, палатках, проводили нехитрые исследования. Они вели образ жизни таких интеллектуальных кочевников ХХ века.
Такой образ жизни требовал определенных личных качеств. Частью их культуры была вера, или по крайней мере байки, про «черных» и «белых» созданий, которые бы освящали своим авторитетом нравственные и культурные нормы, на которых держался мир экспедишников.
В какой степени реально ученые верили в существование, скажем, «черного геолога»? Сказать трудно. Конечно, большая часть историй про него совершенно откровенный фольклор, причем фольклор живой, постоянно изменяющийся и дополняющийся. Рассказывали очень часто со смехом, всем видом демонстрируя, что «на самом деле» в «черного геолога» не верят. Это была своего рода игра профессионалов, ведущих общий образ жизни; игра, включенная в экспедиционный быт.
Впрочем, границы игры и образа жизни тут трудно различимы. Очень многие «материалисты» советского розлива если и говорили о нечистой силе, то исключительно с усмешечкой, но кланяться пустой избушке, просить позволения войти, оставлять кусок хлеба в углу считали совершенно необходимым. Вообще, интересная закономерность: чем отчаянней, чем яростней защищал советский человек свой чахлый «материализм», тем больше он был привержен к тайному, как можно более незаметному исполнению всяческих обрядов. Тем сильнее верил и в домового, и в овинника, и в лешего.
При всей откровенной игре в «черных» и «белых» персонажей фольклора некоторые геологи уверяли меня, что своими глазами видели «черного геолога». Объяснений, конечно, может быть несколько:
1. Вульгарная галлюцинация, в том числе на фоне многодневного употребления спиртных напитков. В геологических (и не только геологических) экспедициях это, увы, наблюдалось.
2. Наведенная галлюцинация, когда о чем говорится, о чем думается, то и мерещится. Это как после долгих разговоров о «человеке лесов» избыточно впечатлительный юноша выходит из палатки и тут же прыгает в нее: «А он уже здесь!!!».
3. Столкновения с какой-то реальной сущностью, не имеющей никакого отношения к «черному геологу» и принимаемой за него по простому невежеству.
4. Наличие неких сущностей, которые и впрямь следили за соблюдением профессиональных… да и просто нравственных, культурных норм.
Если «черный археолог» карает, например, того, кто курил на раскопе, и награждает того, кто хорошо умеет работать при расчистке погребения, это вполне можно связать не только с приверженностью наукам и не со стремлением проводить квалифицированные раскопки… Тут явно есть поддержка определенного человеческого типа, определенной линии поведения.
Вполне материальные сельские старики могли очень хорошо отнестись к «экспедишнику, совершенно ничего не понимая в его профессиональных делах и даже сильно подозревая, что он под маркой археологии ищет золото. Но вот «городской» находил погребение, о котором даже не имели представления «местные», прожившие тут всю жизнь, и хорошо раскапывал его. Он тратил массу времени, задерживался вечерами, старался, делал тонкую зачистку «под фотографию», чтобы земля была «как зеркало», проявлял знание множества деталей, маниакальное трудолюбие. И это, независимо от всего остального, располагало к нему окружающих.