Не смолкал грохот фронта от Белого моря до Черного. Под этот грохот пластинку с «Интернационалом» окончательно сняли с проигрывателя. Отвергнутая идея мировой революции и обретенная идея империи совпадали в одном — обе игнорировали национальную проблему и рассчитывали на грубую силу.
Не одними нашими победами славно лето сорок четвертого. Этим летом— но тут необходима точность,— 22 июня, был принят приказ № 0078/42 по Народному Комиссариату Внутренних Дел Союза ССР и Народному Комиссариату Обороны Союза ССР (два нуля в начале номера означают: совершенно секретно). Содержание приказа: о ликвидации саботажа на Украине и о контроле над командирами и красноармейцами, мобилизованными из освобожденных областей Украины.
Пункт первый — выслать в отдаленные края Союза ССР всех украинцев, проживавших под властью немецких оккупантов.
Приказ скрепили подписями Л. Берия и Г. Жуков.
Имперская идея достигла стадии бреда. И была преступно упущена реальная возможность сплотить народы, поднявшиеся против гитлеровского нашествия.
Совсем по-другому могла сложиться история нашего отечества, и не обязательно было бы нам сейчас сидеть у разбитого корыта. Не надо злую волю властной личности, опирающуюся на государственную мощь и партийно-мафиозные структуры, принимать за единственную историческую перспективу, рок неотвратимый.
Ежели рок, то и виноватых нет. А они были.
Не по силам оказалось выселить с Украины украинцев, отыгрались на других народах, депортировав сотни тысяч по национальному признаку.
В стенах Института истории, философии и литературы на лесистой окраине Москвы, за царком Сокольники, вспыхивали дискуссии по разным поводам. О том, например, как мировоззрение писателя отражается на его творчестве. Один лишь вопрос не вызывал разногласий — национальный. Не было такого вопроса. Потому, вероятно, старшему лейтенанту трудно было понять и Марию, и майора Спицына. Трудно разобраться в происходящем.
Едва ли не отличительная особенность этого поколения, этих студентов, надевших солдатские шинели, — попытка, не довольствуясь газетами, искать свои ответы. Однако далеко не всегда поиски венчались удачей. Самостоятельные ответы зачастую напоминали официальные либо находились в близости от них.
Но дошло до дела, и недоучившиеся филологи, историки и философы доказали: он умеют постоять за Родину.
Лет эдак через сорок после начала войны на стене здания в Сокольниках, где некогда помещался «престижный» ИФЛИ, открыли наконец мемориальную доску в память погибших на фронте. Но фамилий было столько, что они не уместились на куске мрамора. Пришлось довольствоваться общей фразой.
Капитан Сидоренко погиб слякотной осенью 1944 года в сражении за Богом проклятые Карпаты.
Зря я так; сейчас Карпаты — благословенный край. Но тогда, отступая, противник укреплял господствующие высоты. Ливни не стихали, бои не умолкали. Линия фронта змеилась по расщелинам, обрывистым склонам. Отправленные в тыл раненые вдруг попадали под прицельный пулеметный огонь, и уже не разобрать было, где свои, где враг.
По раскисшей горной тропе Леша Подосинников, один из нашей прошлогодней медсанбатской компании, вел под уздцы лошадь. Остановился. Сказал мне о смерти Кости.
- Чуешь, из нашей палатки почти никого не остается?.. Держись.
Его я видел последний раз в ночь на 1 мая 1945 года, когда после долгих боев немцы оставили Моравскую Остраву. Через несколько дней капитан Подосинников, гордо сидя в седле (бои кончились), гарцевал впереди артиллерийского дивизиона, маршем двигавшегося по Оломоуцкому шоссе на Прагу.
Ошалевший немецкий автоматчик, прятавшийся в придорожных кустах, чесанул короткой очередью.
Капитана Подосинникова похоронили в центре Оломоуца.
Могила капитана Сидоренко неизвестна.
В 60-е — 70-е годы я бывал в Польше, но добраться до Дукли удалось лишь в 1980 году.
Директор регионального польского радио и телевидения в Жешуве Адольф Якубович сел за баранку, и мы поехали, все круче и круче ввинчиваясь в горы.
Дукля мирных дней — городок с большим кладбищем, не слишком привлекающий туристов.
В воскресный день гмина (побольше нашего поселкового совета, поменьше районного) на замке. Но Якубович отыскал начальника гмины. Тот отпер дверь в тесную комнату с зарешеченным окном, распахнул шкаф, где на полках лежали амбарные книги — списки похороненных на воинском кладбище.
В томах сотни и сотни русских, украинских, казахских, белорусских фамилий, написанных латинскими литерами. Но установлены, конечно, далеко не все имена.