Подполковник прошвырнулся по кабинетам, приятельски кивнул каждому сидевшему. С разрешения редактора собрал всех в его кабинете — большой угловой комнате — и тоном гоголевского городничего предупредил: быть наготове, оружие держать при себе, в любой час, особенно ночью, ждать нападения на типографию. Контрразведка разместит на первом этаже своих солдат, во дворе поставит грузовик с пулеметом. Охрана самой типографии — на местном отделении НКВД.
Редакция армейской газеты занимала этаж в добротном пятиэтажном здании с высокими потолками. Под нами — редакция областной «Прикарпатской правды». На пятом этаже две небольшие, но тоже высокие комнаты пустовали до тех пор, пока в них не вселился капитан, переведенный из Калуша. Завершая речь, подполковник обратился персонально к капитану:
- До вас — особая просьба: проверь, чтобы солдаты на первом этаже не дрыхли. Сами знаете — дисциплинка сейчас...
Обращение на «ты» и на «вы» у него чередовалось.
Часов в десять капитан спустился вниз, растолкал спящих солдат, поднялся к себе и беспробудно спал до утра. Никаких нападений, никакой стрельбы.
Утром город был засыпан свежими бандеровскими листовками, отпечатанными в нашей типографии.
Приедет редакционный работник за материалом в полк, ему с ходу новость: на хуторе в бункере взяли «провода». Не желаете ли посетить бункер?
Замполит ведет через лесок, рассказывает.
Полк подняли «в ружье». Все оцепили в радиусе двух километров. Но брали «провода» роты из частей НКВД. «Провод», поняв, что выходы заблокированы, потребовал: пускай сперва выйдет машинистка (при женщине не желает сдаваться), потом поднялся сам. Пренебрежительно кинул пистолет. Усмехнулся: «Меня взяли, другой прибудет».
И прибыл. О том оповестили свежие листовки. Еще сообщалось, что предатель, выдавший прежнего «провода», казнен.
Сколько в такой листовке правды, сколько пропагандистской шелухи?
Довольно упорно поговаривали, что пополнение руководителей засылается из Австрии, Западной Германии. Ведает подготовкой самолично Степан Бандера.
В первые послевоенные месяцы пахнуло особым цинизмом — цинизмом триумфаторов. На встрече Нового, 46-го года у редактора армейской газеты один из гостей — начальник оперативного отдела штаба — хвастал, как у голодных полек выменивал на хлеб фильдеперсовые чулки.
- Так выпьем, боевые друзья, за наших женщин! Им теперь носить эти чулки!
Штабной генерал послал самолет, командировал офицера в восточную зону Германии с боевым заданием — достать биде.
Возникла разновидность таких офицеров, умеющих достать что угодно — от черной икры до свеженьких девочек. Офицеры эти высоко ценились начальством, им самим перепадали крохи с барского стола. А когда над каким-нибудь зарвавшимся проходимцем нависала угроза, проявляла интерес военная прокуратура или парткомиссия, его немедленно перемещали, направляли в другую армию, в другой округ, в Москву.
Полковник, хваставший операциями с фильдеперсовыми чулками, станет генералом — видным специалистом по сталинской военной науке и прославится беспощадной борьбой с очернителями и т. д.
Но я бы покривил душой, уверяя, будто из-за таких людей рвался на гражданку. Я сочувствовал моему другу и сослуживцу капитану Афонину, пытавшемуся противостоять нахрапу трофейщиков и стяжателей. Но немногого добился неподкупный Афонин. Еще меньше стоило мое сочувствие ему.
Первый рапорт об увольнении в запас я подал еще в Калуше. Начальник политотдела полковник Гусев неторопливо его прочитал, сложил пополам и задумчиво разорвал.
- Служить тебе, как медному котелку.
Его предшественник полковник Майсурадзе обещал меня уволить на следующий день после войны.
Арчил Семенович любил строить далеко идущие планы, рассуждать о будущей мирной жизни.
Эта жизнь его разочаровала. Когда я, получив отпуск, приехал в послевоенную Москву, он зазвал в гости к себе на Ленинградское шоссе и после первой рюмки огорошил: «Тебе не кажется — пока люди воевали на фронте, здесь произошло что-то не то?» Спросил не ради моего ответа и тут же сменил тему. Никогда больше к ней не возвращался за отпущенные ему судьбой оставшиеся пять лет...
В последних числах июля 1945 года, когда меня сватали в армейскую газету, я начал с того, что хочу в запас, доучиться в институте.
В общем порядке, заверили меня, «по ходу плановой демобилизации офицерского состава».
В тех случаях, когда политотдельское начальство снисходило до беседы, подтверждалась общеизвестная истина: ему, то есть начальству, виднее, оно, то есть начальство, в нужный момент примет единственно нужное решение. Давать ему, то есть начальству, советы, все равно, что плевать против ветра.