— Когда Арахниус умер, первый из сыновей — Кастор — однажды понял, как лишиться силы волшебной крови, но было уже поздно. Он, конечно, успел предупредить остальных, но со временем его рассудок помутился, превратив наследника древнего рода в тень прежнего Кастора. Через несколько лет он — безумный и проклятый — умер, покинутый всеми. То, как быстро нас настигает расплата, зависит от нас самих. Отказываясь от дара, мы обращаем волшебную кровь против себя. Запускаем яд, стремящийся погубить нас в угоду Кларисс Фламель, и более быстрым способом.
— Господи... — ужаснулась Гермиона. — Но почему?
— Это часть наказания, касающаяся каждого. Арахниус хотел особый дар, он его получил. И отказаться так просто… Нет уж, хотели — получите! Сами виноваты. Знаешь, Грейнджер, не все из Малфоев осмеливались любить, но еще меньше — признаться в этом. Ведь нам нельзя ошибаться, в отличие от многих. Отравленные и отвергнутые, мы вкушаем силу этого «дара», ощущая всю его полноту и неотвратимость, превращаясь в одержимых. Тебе нужен маньяк, помешанный на тебе?
— Ты им не станешь, — уверенно заключила Гермиона. — Не станешь, если научишься верить мне.
— Вера должна быть взаимной, Грейнджер. Мы учимся врать с пеленок, мы врём ради выгоды, врём ради спасения, врём и иногда попадаемся на лжи, мы привыкли... Но сильнее всего мы платим за ложь женщине. Яд превращает нас в Нарциссов.
— Так ваша кровь запрещает вам лгать? — Гермиона оторопела.
— Навсегда. И только в одном. Не каждая согласится так жить.
— А твой отец? Он такой же, как ты? — с интересом спросила Гермиона. Почему-то захотелось узнать, обладает ли этим даром Люциус. Хватило ли у него смелости испытать силу яда.
— Нет, он сделал это ради матери, но спустя не один год. Я же говорил, нам сложно видеть истину и чувствовать ее. Это прозвучит банально, но нас спасает настоящая любовь. Ведь лишь немногие, кто умеет сопротивляться волшебной крови, способны защитить Малфоев, и мы летим на них, как на пламя, и стараемся добиться этого чувства.
— И как же это происходит? Отказ…
— Это всего лишь три слова. И какие именно, ты знаешь. Я просто произнесу их, и все кончится. Или начнется, как посмотреть. Кроме того, во мне станет меньше Арахниуса и будет больше меня самого.
Гермиона долго молчала. Она и не представляла, насколько тяжелым окажется разговор.
— И что же ты хочешь услышать сейчас, Малфой? — нет, она знает, но... — Ты посеял во мне сомнение.
— Я не могу говорить за тебя. Не мне это решать.
Грейнджер взяла с камина заколдованную книгу. Агония, которую испытал Драко при виде этого жеста, причинила нестерпимую боль. До зубовного скрежета.
— Я хочу побыть одна, — совсем тихо. Нерешительно. С трудом.
— Гермиона, нет… — Драко молил её, наплевав на гордыню. — Гермиона, не надо...
«Не уходи… Так не легче…»
«Драко, так нельзя…»
Для Гермионы это было нелегко, но она не могла иначе:
— Нет, — без слез выплакала она. — «Нет», — качая головой. И это было настоящим «нет».
Как только Гермиона исчезла, сознание померкло.
«Черт, чёрт, чёрт! Дьвол!..» — Драко пнул резной столик. Пот стал еще холоднее, ноги подкосились, и приговоренный к одиночеству, шатаясь, побрел в спальню.
Часы шли, но Грейнджер так и не приходила. Ожидание убивало. Ведь всё, что было нужно, что могло спасти Драко, она унесла с собой. Он не мог заставить ее остаться, но долго молчать, сдерживая истину, казалось, тоже не сможет. Он был готов прокричать то, что пульсировало в мозгу. Давило. Просилось наружу. Волшебная кровь... Она пыталась приговорить Малфоя. Но тот сопротивлялся, как мог.
Он чувствовал себя полным дураком, идиотом, но решил написать на монете несколько строк. Чтобы Гермиона поняла… Чтобы знала… Ведь если он сорвется, он…
Драко отогнал эту мысль!
Только он и не догадывался, что Гермиона для себя всё решила. Она, пригладив корешок, уже взяла в руку портал, и вдруг ощутила тепло в нагрудном кармане.
Зачарованный сикль светился неровными буквами:
«Раздели биение моего сердца».
И пусть это не звучало признанием, но и таких слов оказалось достаточно, чтобы понять: она нужна Драко.
Без вариантов.
Глава 14. Мгновения, которых стоило ждать
Уже давно стемнело, и в комнате брезжил слабый свет через приоткрытую дверь спальни. Гермиона неслышно ступила на ее порог и замерла, обхватив пальцами деревянный косяк. Малфой лежал на шелковых простынях неподвижно, уставившись в одну точку, словно ни на что другое не осталось сил. Наверно, краем глаза он заметил движение, поэтому вскочил. Светлые волосы, переливающиеся желтыми оттенками, были немного взъерошены, и он нервно провел по ним руками. Рубашка оттенка мокрого асфальта и темные брюки слегка помялись, а босые ноги стояли на деревянном полу и не трогались с места. Бледное лицо хранило признаки агонии.
Гермиона, не решаясь подойти ближе, глядя прямо в серые, измученные ожиданием глаза, негромко произнесла:
— Я думаю, ты ошибаешься, Драко. Как возможно, ошибались и все твои предки. Слепая вера в силу собственной крови сыграла с вами злую шутку. Я не исключаю того факта, что Малфои плохо отличают любовь от вожделения. Как и то, что иногда вам надоедали постоянные сомнения, а, может быть, и сам проклятый дар, поэтому вы сами себя обделяли и наказывали. На эту тему можно рассуждать бесконечно. Но сейчас я буду говорить только о нас. Я уверена, что в одном ты не прав: я не зеркало, просто не могу им быть. Ни я, ни другие «особенные», как ты нас называешь, не попросили бы Кларисс об этом. По крайней мере, за себя я могу говорить абсолютно точно. Это подделка, и мне она не нужна! Волшебница не стала бы наказывать нас за чужие грехи. Скорее всего, я просто невосприимчива к твоей крови. Что творится в твоем сердце, мне неизвестно, но я прошу тебя: не спеши, ведь слова имеют особый смысл, когда говорятся не ради кого-то, не ради цели, а по велению сердца. Считай меня ненормальной, но я верю тебе. Поэтому ничего не говори. Не сегодня. Тебе страшно, я знаю…