— Тогда это чудо, что ты вернулся! — сияла Гермиона. — Или нет? Мы же договорились, да, но...
— Я почуял неладное и решил проверить ванную, — остановил спутанную речь Драко. — Но я и представить себе не мог, что увижу нечто подобное. Честно говоря, я не очень понимал, зачем Астории понадобилось выдавать себя за тебя, но как только узнал, что Блейз отвлек твое внимание, насторожился. Мало ли, что придет в голову двум идиотам.
— Выдавать себя за меня? Ничего не понимаю.
— И даже не пытайся. Главное, ты не попалась в ловушку, как и я.
— Так ты беспокоился обо мне? Почему?
— Сам не знаю. Просто хотел разобраться в происходящем и всё!
— И всё?! Малфой, перестань юлить, черт возьми! Или я тебя укушу...
— Грейнджер, давай не сейчас.
— Нет, сейчас! Я устала от дней и ночей без тебя! Что бы ни нацарапала Кларисс в своем дурацком пергаменте!
Драко замер, пораженный, но догадка очень быстро промелькнула в его голове:
— Так ты знаешь?! Отец!.. Какой же я дурак! Когда он сказал тебе?.. Не важно! Ты должна была признаться мне, а не принимать решение за спиной! — теперь, игнорируя виноватое выражение лица Гермионы, он сам повел ее за руку за пределы замка.
Поравнявшись с Гремучей ивой, он, наконец, остановился.
— Драко, — начала Гермиона, — прости меня, прости... Я хотела спасти тебя.
— Да что ты говоришь!.. Бросив меня? Обманув?
— Но ты должен был мне кое-что сказать, тебе не кажется? Про чистую кровь, например.
— Зачем? О чем тут говорить? О том, что я сделал свой выбор? Я не думал, что тебе нужно это объяснять, Гермиона.
— Но ведь речь шла о твоей жизни!
— Вот именно, что моей. А значит, я волен распоряжаться ей по своему усмотрению!
— Я виновата, прости... Прости, или я себя не прощу. Я нужна тебе, ты сам говорил, и я не могу этого забыть. Яд все еще в тебе...
— Ты что, жалеешь меня? — вспылил Драко. — Не стоит! Я не умру и не сойду с ума, не переживай.
— Не смей хитрить! Я кое-что увидела на дуэли. Ты не помнишь ни счастья, ни радости, ни любви...
— Это не так. Уже не так. Я не хотел ничего помнить, но ты, будто клещами, тащишь всё на поверхность. Наверное, еще вчера я бы проклял тебя за это... Но так лучше. Эти воспоминания останутся со мной до конца.
— Как и я, Драко, как и я.
— Нет, Грейнджер. Я не позволю, — Малфой качал головой.
— Ты не можешь простить меня? Но ты нужен мне, упрямый болван!
— Гермиона, ты сама не знаешь, на что подписываешься!
— Я как раз знаю, ты что, забыл? И повторюсь: мне все равно. Дай мне шанс. Я не могу сейчас объяснить, но с исцелением всё не так, как вы думали. Я понимаю, что подставила тебя под удар, и, поверь, сама готова себя проклясть. Твой яд уже начал действовать, потому что я страшно... непростительно ошиблась!
— Возможно. Но ты не можешь это остановить. Слишком поздно.
— Но замедлить могу, я уверена! Твой яд боится меня не просто так.
— Боится? — насторожился Малфой.
— Драко, доверься мне. Я же вижу, с тобой что-то происходит. Сердцем чувствую. И если это не безумие, то что? Скажи мне. Правда ничего не изменит, — сердце ударило о ребра. — Я люблю тебя.
Но он молчал.
— Драко… — взмолилась Гермиона.
— Не сегодня, — твердо сказал тот, — я должен подумать. Я тоже... люблю тебя, но всё не так просто.
— Не хочешь — не говори мне сегодня. Скажи завтра. Послезавтра. Через неделю. Только не уходи.
Она подошла к Драко совсем близко и, вытирая побежавшие по щекам слезы, добавила:
— Поцелуй меня. И, пожалуйста, не в последний раз.
Их губы встретились после долгой разлуки. И тогда, и только тогда, боль и страх, что мучали обоих, испарились, уступая место дикой тоске друг по другу.
Несколько дней терзаний, отчуждения и сомнений растворились в жадных поцелуях и прикосновениях... в морозном воздухе, который вдруг перестал быть таким... в горячем дыхании. Кожа не ощущала холода — только тепло друг друга. Чувствовалось лишь желание, разгоняющее кровь безо всякой проклятой магии.
И соленый вкус на губах.
Гермиона не могла остановить этот поток слез, обрушившийся вместе со счастьем. От того, что Драко рядом. От того, что не ушел. Не оттолкнул.
От того, что хотел ее.
И это чувствовалось больше, чем прежде. Потому что оба соскучились, оба влюблены и оба устали быть так далеко.
— Не надо... Что ты?.. Не плачь, Гермиона... — он стирал ее слезы дрожащими пальцами. — Это же глупо...
Вместо ответа она только сильнее впилась в его мягкие, наглые, искушающие губы, изгоняющие ненужные мысли в голове голодными прикосновениями.
Рванула ширинку на брюках...
Гермиона и сама не понимала, почему так нуждается в близости. Жизненно нуждается. До боли. До скручивающей внутренности потребности ощутить воссоединение каждой клеточкой тела.