— А все же возьму я его в поход. Там и учиним еще одну проверочку. Подумаем, как это лучше все организовать на родной земле.
А организовывать Абдуле ничего не пришлось. Лучше проверки не бывает. Мы лежим рядом друг с другом, связанные по рукам и ногам. Бури попытался что-то крикнуть, подать голос, да не может. Напала икота, лицо посинело, глаза из орбит лезут. Еще бы, самый верный человек, адъютант, которому доверял все тайны, оказался злейшим врагом Бури. В его штабе работал опытный разведчик, который держал под контролем каждый шаг Абдулы и его окружения. Здесь, в ущелье Кара-Чар, ему было поручено разоружить без кровопролития все стянутые в кулак банды Абдулы Бури, общей численностью более тысячи человек. Созданная им разветвленная сеть агитаторов в каждом отряде мятежников сработала четко и без осечки. Люди Бури сдавали оружие, у тех же, кто пытался оказывать сопротивление, оружие отбирали силой. Их так же, как и нас с Бури, вязали и бросали в тюремную пещеру, подготовленную заранее предусмотрительным подполковником Сарваром. У меня оказалось очень много свидетелей, что в трудные минуты для лидера партии «Шамшари ислами» господина Абдулы Бури я был с ним рядом, как верный соратник и преданный друг. А бежал из Пули-Чархи я уже потом с группой заключенных. Так было надо, так было предусмотрено планом новой операции в тылу врага.
— Ахмад, ну будь же другом, разреши хоть одним глазком взглянуть на своих, — снова прошу я своего начальника, теперь уже полковника Ахмада Хана. Он на меня не смотрит, рассматривает что-то на ветке чинары, которая заглядывает к нему в окно. Потом не спеша гасит свою сигарету в пепельнице, встает из-за рабочего стола.
— Ну что ж, если только одним глазком… Только одним глазком, — наконец разрешает Ахмад.
…И вот я вижу своего дядюшку Фатеха. Он сидит на пустом ящике у входа в нашу мастерскую. Покосилась набок, выцвела красками некогда солидная вывеска «Лучшие мастера-жестянщики Кабула Фатех и Салех. Ремонт машин с гарантией!!!». Мимо старого жестянщика проносятся автомашины, не сигналят, не просят выпрямить согнутое крыло или запаять разбитый радиатор. С машинами все в порядке, и вот дядюшке Фатеху не везет, обошла его, видать, сегодня удача, выдался безденежный день, как у нас с ним часто бывало. Еще больше сгорбили годы его спину, сидит, отрешенный от всего мира. Подойти бы сейчас к нему, броситься в объятия, рассказать о себе, как есть. Не с позором, а с радостью я пришел к тебе, дядя Фатех, могу честно смотреть в глаза людям. И, если уж так хочется, не прячь в темный угол мастерской мою фотографию, прилепи ее на самом видном месте, пусть все знают, что это портрет не преступника, не предателя своего народа, а уважаемого в стране человека. Только повремени немного, дождись моего возвращения на родину. Не один переступлю я порог нашего дома. У тебя и у тетушки Анахиты есть теперь дорогой, шаловливый человечек на земле, маленькое чудо по имени Джамиля. Вас мы не обидим, свадьбу с Гульпачой еще не играли, отложили до возвращения в Кабул. Так что быть еще пиру горой, веселой песне и музыке.
— Пора ехать… Нельзя больше стоять у обочины дороги, привлекаем к себе внимание прохожих, — трогает меня за плечо Ахмад.
Машина тут же срывается с места, и я прощаюсь с тобой, мой дядюшка Фатех. Хочу верить, что скоро, очень скоро состоится наша настоящая встреча. Не будешь ты сидеть так одиноко у двери мастерской со своими нелегкими думами. А пока я спешу в аэропорт. Ахмад нетерпеливо посматривает на часы, подгоняет шофера. Надо не опоздать, успеть на самолет, который унесет меня снова в края далекие и чужие.
